Если шахта сожрала землю по берегам реки в Гранд-Рапидс, любой догадается: это значит, что дела в городе идут хорошо, пока ярится ужасная война. Приходит день, когда солдаты кладут оружие, и в нашем узеньком городке кричат «ура», но мы не забываем, что сотни людей никогда не придут домой и заработки горожан уже совсем не те, что раньше. Стоит тишина, как в безлюдном лесу – как когда-то по берегам старухи Миссури, до того как она вся забилась человеческим веществом. Все взяли и держат длинную паузу – лавчонки замерли, улицы стали тропами былых времен. Мистер Нун вынужден закрыть театр и распустить свое сверкающее племя. Титус Нун явно растерян, прячет руки в карманы. Конечно, он любит своих актеров больше всего на свете, и ему до глубины души больно с ними расставаться. Но нет зрителей – нет и сборов.

В городе есть церковь под названием Бартрам-хауз, держит ее полуслепой проповедник. Я надеваю свое лучшее платье, и мы с Джоном Коулом идем туда и венчаемся. Преподобный Хиндл произносит ласкающие душу слова, Джон Коул целует невесту, и дело сделано, и кто теперь узнает. Можете прочитать в приходской книге, что Джон Коул и Томасина Макналти повенчались в этой церкви седьмого декабря года Господня одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого. Долгожданный мир всем кружит голову, и мы решили, что немножко безумия не помешает. Мы знаем, что Господь ничего не имеет против, – этот день глубокой зимы выдался ясным, безветренным и солнечным. Потом, словно знак милости Божией, получается письмо от Лайджа Магана. Мы переписывались с ним, пока наращивали себе мясо на костях. У него на ферме дела идут туго. Рабов, освобожденных его папой, давно убили ополченцы – только двоих оставили. Вся округа разорена войной и больше похожа на пустыню, по которой бродят призраки. Грядущий год кажется ему неподъемным, и как он будет сам-один выжигать землю в январе? Она стояла под паром шесть лет и теперь как раз готова под табачок. Если мы ничем особенным не заняты, то, может, приедем и поможем ему в час нужды? Соседи к нему относятся плохо, а он не доверяет им, зато доверяет мне и Джону. Впереди суровые годы, но, может, мы поверим, что на ферме можно кое-чего добиться. Родни у него не осталось, кроме нас. Он выражает надежду, что если мы приедем, то прихватим с собой хорошие пистолеты, а еще лучше – винтовки и по сотне патронов на каждого, как принято в армии. Соседи говорят, что он прихвостень северян, весь в папашу. Вся штука в том, что он такой и есть. Мы сидим на веранде у реки, и Джон Коул читает мне письмо Лайджа. Мы закутаны до ушей в старые дерюжные пальто, а на головах у нас шапки из медвежьей шкуры. Дыхание вылетает изо рта, как одинокие цветы, умирающие в воздухе. Глубокая река стала чище с тех пор, как прекратились разработки гипса. Зимние птицы поют мудрые старые песни на иссохших шестах, торчащих из воды. Винона в зимнем платье счастлива, как роза. Старик Время словно замер с косой и песочными часами в руках. Мистер Максуини слушает и курит семицентовую чируту. Теннессийский табачок хорош, говорит он.

Мы нижайше просим Беулу Максуини поехать с нами, но ему не хочется именно сейчас испытывать терпение южан против своей породы, да и как будет без него мистер Нун? Джон Коул шлепает пешком в Маскегон, где армия выгрузила десять тысяч мулов и лошадей – теперь, когда война кончилась, – и покупает четырех мулов за гроши. Мы послали ответ Лайджу, и он чертовски рад, что мы едем, и просит нас привести с собой мулов для пахоты, если удастся их достать. Он пишет, что лошадей всех съели и Теннесси голодает. Нам понадобится неделя, чтобы попасть на место. Может, две. Смотря что окажется по дороге. Беула дает нам десять двухдолларовых банкнот железнодорожного банка Эри и Каламазу – из своих сбережений. Нет, мы не можем это взять, говорит Джон. Еще как можете, отвечает Беула. Кроме этого, у нас есть пять золотых монет и две пятидолларовые бумажки – все, что мы получили за службу в армии, да немножко от мистера Нуна, он нам задолжал за работу еще до того, как мы ушли воевать. Нельзя назвать нас богатыми янки. На четвертого мула мы погрузим свои скудные пожитки. Запасное платье Виноны и мои личные платья, только их немного побила моль. Платье, в котором я венчался, отправляется обратно к костюмеру мистера Нуна. Джон Коул просит портниху, мисс Динуидди, зашить золотые монеты в причудливую штуку, украшающую корсаж Винонина платья. Это для того, чтобы их спрятать, но Винона улыбается и говорит, что ее дедушка делал то же самое давным-давно, когда ходил на войну. Зашивал себе в военное облачение старые испанские монеты. Это очень сильное шаманство.

Вечером мы пили виски с мистером Нуном и компанией и явно перебрали. Отлично провели время. Мистер Нун произносит речь про старые времена и новые. У нас изо рта вылетают слова прощания и обеты вечной дружбы, и лица от них мрачнеют.

Похоже, мы готовы двинуться на юг. Если опустить плотницкий отвес от Гранд-Рапидс, он ровнехонько попадет в Парис, штат Теннесси, так что, говорит Джон Коул, нам надо идти точно на юг по компасу через Индиану и Кентукки. Мистер Максуини кивает, словно мы говорим что-то такое, о чем ему не надо будет больше думать никогда в жизни. Он велит нам первее всего заботиться о Виноне. Мистеру Максуини добрых сто лет, но это не мешает ему чувствовать боль разлуки. Наверно, Винона проросла глубоко в его сердце, как и в наши. Наверно, она понимает, что она очень особенный человек. Награда и сокровище – за то, что мы живы. Беула Максуини протягивает морщинистую коричневую руку и пожимает ее гладкую ручку – коричневую, как полированная сосна. Спасибо за все, что ты для меня сделал, Беула, говорит Винона. Поэт Максуини опускает глаза. Наверно, не за что меня благодарить, говорит он. Нет, Беула, я тебе благодарна, говорит Винона.

Поскольку нам достались дешевые мулы, мы не можем доехать до Мемфиса на поезде. В дилижанс четырех мулов тоже не засунешь. Но это ничего. Мы поедем потихоньку, чтобы они не устали. Джон Коул говорит, что рад будет показать Виноне красивые виды. Мы обнаруживаем, что, похоже, самые ужасные дороги в божьем мире – те, что идут через Индиану. У них что, лопат нету, спрашивает Джон Коул. Сплошная грязь, мулы сразу как в черные сапоги обулись. Однако в городках Индианы жизнь кипит и жители вроде чем-то заняты. И города вроде отстроены только что. Для нас все эти места – безымянные; ну то есть наверняка у них есть какие-то имена, но мы их не знаем. Иногда, переправляясь через реку, мы спрашиваем ее название, просто так, для интереса, но нам оно без надобности, потому как мы тут проездом. Наше дело – двигаться на юг. Местные глядят на нас исподлобья, будто мы нежелательные создания. Мы проезжаем по главным улицам десятка захолустных городков, и в одном или двух Винону обзывают грязными словами. В одном городе здоровенный пьяный краснолицый амбал при виде нас заржал и крикнул, что мы, похоже, путешествуем с собственной шлюхой. Такое не часто увидишь. Джон Коул, не любящий таких разговоров, останавливает мула, медленно слезает и идет к этому верзиле. Ну а тот обращается в бегство, как жирный кролик, и еще повизгивает на бегу. Нахалов надо приструнивать, говорит Джон Коул. Вот так хорошо будет. Он возвращается к нам и залезает на своего черного мула. Кивает, и мы едем дальше. Может, самую чуточку ускоряясь, на случай если у этого амбала есть дружки. Но Винона сидит гордая, потому как Джон Коул поступил по справедливости. Наверно, так оно и есть. Мы замечаем, что в Индиане много так называемой цивилизации. Театры. Даже сожалеем, что мы больше не красавчики. Состарились прежде срока, но все равно тоскуем по прежней работе. Я все еще печален оттого, что мне не носить больше платьев. Никогда не забуду странную тишину в зрительном зале и осязаемое в воздухе, для которого нет слов. Безумные ночи. Странный способ зарабатывать себе на жизнь, но так уж мы зарабатывали. Интересно, если у Лайджа Магана на плантации растет хорошая еда, может, она вернет нам цвет юности? Может быть. Мистер Нун не заикнулся об этом, но мы-то знали, в чем беда. Красота живет на юных лицах. И тут ничего не попишешь. Еще не бывало на свете старухи, желанной для мужчин. Я не против стать почтенной матроной, если уж такова наша судьба. Наверно, такой переход совершает со временем каждая женщина.