— Ха-ха-ха, я плохо влияю на тебя! Родители запретят тебе дружить со мной!

— Прекрати, пожалуйста…

— Расслабься, ты добился своего: сегодня я не иду на работу и, пока не зарастут царапины, остаюсь без средств к существованию. Браво!

— Ты можешь помолчать хотя бы до дома? — полурычал-полуревел он.

— Нет! Я же обещала стать твоим худшим кошмаром, привыкай. Или лучше не привыкай. Когда мне дадут место в общежитии, я уйду, — но достаточно уже было доводить его, — а сейчас мне срочно нужно наложить швы.

Возможно, моя нарочитая смешливость была следствием шока, но это в любом случае нравилось мне больше, чем слёзы и уныние.

— Прости, я должен был держать себя в руках… Я не хотел.

— Очень мило с твоей стороны. Ты так любезен… Даже как-то сразу полегчало на душе, — не унималась я.

Жгучая боль разошлась по телу, силы стали покидать меня, я впервые так с нетерпением ждала, когда уже за поворотом покажется этот треклятый дом.

Открыв дверцу автомобиля, я вывалилась без сознания, но тут же очнулась и взвыла от боли. Дилан хотел поднять меня по лестнице на руках, но я пошутила, что, может, наоборот?

— Я позову маму, она наложит швы, — сказал он, когда мы оказались в квартире.

— А самому слабо?

— Я не хочу причинить тебе боль.

«Ещё смешнее…»

— Ну да, — я жестом указала на свою спину.

Лидия Николаевна — в прошлом педиатр, накладывать швы ей приходилось всего пару раз за всю жизнь. Пока она зашивала раны, я обливалась слезами от боли и думала про себя: «Как же хорошо, что она не стала хирургом». Операция длилась слишком долго, моё тело самопроизвольно извивалось. Она дала мне таблетку анальгина и наложила повязку, затем велела соблюдать постельный режим в течение недели.

«Чёрт, у меня завтра промежуточный зачёт по латыни, надо быть…» — вспомнила я.

Дилан же не признался матери, что у него сломаны рёбра, он старался не задерживать её, попросив при этом сохранить сегодняшнее происшествие в тайне.

Я сидела на кухне, пила чай, стараясь не шевелить левой рукой, на которой тоже остались следы от когтей, но уже менее глубокие.

Зашёл Дилан, который всё время, пока шла операция, сидел и ждал в комнате.

— Как ты? — спросил он.

— Как пойманная рыба.

— Мне жаль, что так получилось…

— Это я уже поняла. Пошли в комнату, в моей сумке есть эластичные бинты, сделаем и тебе повязку, чтобы рёбра срастались правильно.

Он без лишних слов дал мне поухаживать за собой. Мы выключили свет, легли спать.

— Ты испугалась, когда думала, что я умру.

— Естественно, мне не хотелось становиться чёрной вдовой.

Он старался не замечать мои едкие шуточки.

— Диана, я хотел сказать, что ты нужна мне. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда помнила об этом. Прости.

— Ты потерял самообладание, ты опасен для общества, ты — монстр!

Повисла тишина, снова мои слова были не такими, какие он хотел слышать. Я решила успокоить его.

— Ну, хорошо, есть шанс, что я пока поживу здесь, с тобой. Но помни, что моя сумка уже собрана, — предупредила я, зевая.

— Диана, это не шутки. То, что творится с тобой, ненормально. Твоё поведение — это всё не ты. Ты перевоплотилась два раза за неделю, твой уровень гормонов зашкаливает и это очень плохо.

— В каждой шутке есть доля шутки, — уже в полусне пролепетала я.

— Пожалуйста, позволь помочь тебе, нам нужно…

Он говорил что-то ещё, но меня сморил сон. Кажется, Дилан поцеловал меня на ночь.

Пару раз я просыпалась, неудачно повернувшись в постели, но в целом удалось хорошо выспаться к шести утра. На мобильном было пять пропущенных от Ирины, я оставила ей сообщение, что упала с велосипеда и ободрала спину.

Было принято окончательное решение пойти в вуз.

Дилану не удалось уговорить меня остаться дома, он сам отвёз меня в университет. Было видно, что ему тоже больно двигаться, хоть он и не признавался. Похоже, постельный режим нужен был не только мне.

— Хорошего тебя дня, Диана, — услышала я от него и не стала скрывать удивления.

— И тебе тоже. Встречать меня после пар не нужно.

Я не дала себя поцеловать. Сильные эмоции возбуждали меня, но для них сейчас было неподходящее время и место.

Первую пару я продержалась молодцом, выступала с сообщением, отвечала на вопросы. Девочки заметили мою бледность, но я снова отшутилась. Второй парой стояла физкультура, и я уговорила преподавательницу не ставить мне прогул, а позволить заниматься в щадящем режиме. Трудней всего было переодеться, не задев повязку, в раздевалке мне помогало полгруппы. Около часа я наворачивала размеренным шагом круги по стадиону и прыгала в классики, всё никак не получалось согреться, знобило.

День дался мне тяжело. Утром мы не сменили повязку, а к концу учебного дня раны загноились, было чувство, что их распирает изнутри. Последней парой стоял письменный зачёт. Я еле осилила его, строки расплывались в глазах. Под конец мне стало совсем нехорошо, и преподаватель вызвал скорую помощь, несмотря на все мои протесты. Меня увезли.

Врач удивлённо разглядывал мои раны и взял кровь на анализ, результаты обещали сказать завтра. Швы сняли и наложили новые, уже с местным наркозом. Этим же вечером Дилан забрал меня домой, опасность миновала. Мне вкололи жаропонижающее, дома я сразу же уснула, снова почувствовав в дрёме осторожный, короткий поцелуй.

Ночь прошла спокойно, без снов, однако утром и думать было нечего о том, чтобы куда-то идти. Температура и головная боль, а ещё голод. Похоже, я ничего не ела с позавчерашнего дня.

Чудом дома оказалась еда: творог, молоко, приготовленный омлет, хлеб, печенье, сыр… Кое-кто позаботился. Меня не пришлось уговаривать: я сразу набросилась на пищу и угомонилась, только когда набила полный желудок. Столько времени я не позволяла себе тратиться на полезную еду, что даже обычный творог показался божественным.

Из ванной вышел Дилан, сегодня он выглядел свежее, чем вчера.

— Спасибо за завтрак! — я подошла и коротко поцеловала его.

— Пожалуйста. Ты же не собираешься в университет?

— Нет.

Очень хотелось мыться, всё тело чесалось. Главное — не намочить повязку. Кое-как я справилась, особенно трудно было мыть голову одной рукой. Полегчало. Но стоило мне выйти из ванной, как повязка отвалилась. Я с любопытством разглядывала швы в зеркале.

«Когда заживёт, шрамы будут, как у воина, вместо татуировки», — сказала я, никто не слышал моих мыслей вслух, стало скучно. Обычно я хорошо себя чувствовала наедине с собой, но сегодня мне хотелось, чтобы обо мне заботились.