— Сереж, это шутка, да? — спросила она у Цейтлина, с трудом дозвонившись продюсеру, который десять часов своего двенадцатичасового рабочего дня тратил на телефонные разговоры.

— А что такое? — забеспокоился Сергей.

— Цитата: «Если ты не перестанешь мне мешать, я с тобой сделаю такое, что ты сильно пожалеешь…» — Варя вздохнула. — Сереж, где вы его нашли? Среди отчисленных с первого курса? Или он речи нашим политикам пишет? Как он вообще смеет носить фамилию Тургенев?

— Ну не менять же ему фамилию, — заметил Цейтлин. — Ну ладно, ты сама сочиняй диалоги, а там разберемся.

Диалогиста взяли, чтобы сократить время работы над сценарием, и Тургенев был уже третий. Первого забирало на жаргоне: у него даже трехлетние дети ругались матом. Вторая, девочка с проколотым языком, упрямо ненавидела главную героиню: заставляла ее говорить такие глупости, что весь сюжет летел в тартарары. Варя предложила девочке написать собственный сценарий на тему «Все богатые — уроды» и выгнала ее.

— Доброе утро… — пробормотал Богдан, вползая в комнату.

Он был совершенно голый, небритый и, судя по всему, еще не окончательно проснулся.

Варя, забыв о диалогах, уставилась на него, а Богдан подошел, чмокнул ее в висок, прижал к себе и сказал:

— Что-то у меня после всей этой грузинской кухни живот крутит.

Варя до сих пор не верила, что такой красивый, богатый и умный мужчина ходит голый по квартире, жалуется на резь в животе и вообще любит старые треники «Адидас», у которых швы разошлись между ног, а коленки отвисли.

Поначалу она с утра мчалась умываться, чистить зубы, брызгалась духами, причесывалась и заново ложилась в кровать — она бы не вынесла, если бы Богдан проснулся и обнаружил, что у нее утром пахнет изо рта, а в уголках глаз скопились слизистые выделения. Но однажды Богдан застукал, как она в восемь утра крадется в ванную, и безжалостно ее высмеял.

— Ты меня довела до нервного срыва! — хохотал он. — Я думал, ну как у нее получается быть с утра такой свежей и чистенькой! Я вечером зубы чистил полтора часа — думал, поможет сохранить морозную свежесть, а ты тут, оказывается, хитришь…

Варе стало неловко, и она начала вести себя, как нормальный человек. Но все-таки не могла избавиться от подозрения: ну почему этот мужчина выбрал ее? Что в ней такого? Но со временем сомнения терзали все реже — лишь иногда, проснувшись минут за пять до будильника, ее одолевала неуверенность, и все чаще Варе казалось, что она достойна — она ведь умная, талантливая, привлекательная и хорошо воспитана. Тем более отказаться от сумасшедшего секса несколько раз в день, а иногда всю ночь напролет не было сил — и она ощущала себя такой юной, по уши влюбленной и поэтичной, что странные мысли отступали, стоило Богдану подойти сзади и поцеловать ее в затылок.

* * *

Ярко-голубой родстер «Ауди ТТ» — последние приобретение Маши — въехал на стоянку. Это было предательство — всю жизнь она мечтала о «БМВ»… но эта «Ауди» просто великолепна. У Маши вообще был легкий заскок на машинах — иногда ей казалось, что она бы с радостью имела такой дом, где машину можно поставить рядом с кроватью, а вечерами она могла часами сидеть на балконе и смотреть на любимую «девочку», так что денег было не жалко, а «БМВ» она пообещала себе купить как-нибудь в другой раз.

Маша выбралась на улицу, поискала глазами машину Никиты, нашла и направилась в «Ле Дюк». Никита ждал за «их» столиком — он уже заказал аперитив для Маши, свежий морковный сок для себя и устрицы на закуску.

— Уф! — Маша села на стул, метнула на соседний сумку, закатила глаза, показывая: есть на что пожаловаться.

— Ну, как там твои вассалы? — подыграл Никита.

— Слушай, это катастрофа! — выпалила Маша и сделала глоток аперитива. — Они просто безумные! Работать по-новому не желают, скандалят, права качают, Домогарова с Третьяковым строчат в другие издания заметки о свободе слова — типа, если представителям нового капитала средства массовой информации нужны только как дополнительный источник заработка, то это еще хуже, чем манипуляции с общественным мнением. Открыли, понимаешь ли, новую тенденцию.

— Читал, — кивнул Никита.

— Где?! — обеспокоилась Маша.

— То ли в «Известиях», то ли в «Ведомостях»… — Он пожал плечами. — Что будешь делать?

— Увольнять. — Маша исподлобья посмотрела на Никиту, ожидая поддержки и совета.

Никите она верила безоговорочно: то, как он управлял собственной компанией, вызывало в ней восхищение.

— В общем-то, я с тобой согласен. — Никита подцепил устрицу и предложил ее Маше. — Я когда начинал, мало того что в книгах ни черта не понимал, так ко мне приходили такие тети-моти из бывших советских издательств, что я чуть было все не бросил. Понимаешь, они все искренне считали, что издавать можно только Толстого, Достоевского и Пушкина, а все, что пишут сейчас, — одноразовая халтура. Подсовывали произведения непризнанных гениев, из которых следовало, что Россия — это неудовлетворенная женщина, которая жаждет совокупления, и утверждали, что проблема Руси в том, что наш мужик пьет, а секса у нас нет, оттого и проблемы… И как только появится тот, кто Россию-женщину трахнет, все будет хорошо. Или, например, сочинение в трех томах о приключениях тампона… Как тебе?

Маша захихикала.

— Весело тебе, — с обидой произнес Никита. — А когда я все это читал, больше всего мне хотелось уехать лет на сорок в деревню, посадить помидоры и торговать ими на рынке. Я, конечно, разогнал всю эту богадельню. Приходится жертвовать людьми. Если не согласна — иди работать медсестрой.

— Но они не просто люди, — спорила Маша. — Они, типа, акулы пера.

— Они уже не акулы и даже не щуки, — ухмыльнулся Никита. — Они рыбки из аквариума.

— В общем, ты за? — уточнила Маша.

— Ну, это я бы так поступил на твоем месте, — сказал он. — Можно, конечно, потерпеть, со всеми договориться, они, в конце концов, поймут, что не правы… Но на это уйдет время.

— Ты понимаешь, — вздохнула Маша, — я их всех ненавижу. Они такие заносчивые и противные…

— Дело твое, — снова ухмыльнулся Никита и, как показалось Маше, посмотрел на нее с одобрением. — Но это будет скандал.

— Вот и прекрасно, — буркнула Маша и сосредоточилась на устрицах.

* * *

Вика осталась на пляже, а Лиза пошла прогуляться. Она шла по берегу черного озера: сосны, ели и редкие осинки росли прямо у воды, дорожка бежала по лесу, от солнца Лизу прикрывали ветки, так что ничего не мешало спокойно размышлять. В тихой заводи, неподалеку от причала, Лиза села под сосной, достала сигареты и задумчиво уставилась на воду.

Деньги, собственные деньги, давали защиту. Защиту от мнения семьи, защиту от мужчин, защиту от подружек, которые раньше были так нужны, чтобы пожаловаться, вволю поплакаться, создать видимость надежных отношений… Лиза думала о том, что самые надежные отношения у человека с его банковским счетом. Где теперь Варя, где Маша? Разве они помогли ей встать на ноги? Разве они не давили на нее всеми этими советами, которые не стоят скорлупы от ореха, и мешали ей развиваться, идти вперед?