Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Глеб, это ты? – встревожилась мать. – Я была уверена, что она с тобой, она собиралась сегодня прийти, но уже поздно, а её так и нет.
– Как нет? Я полчаса назад лично привёз её к вашему дому.
– Я не лгу, её, действительно, нет. Где же она?
– О боже! – крикнул он, бросил трубку и выбежал из квартиры.
– Глеб, ты куда? – только услышал он вслед голос Володи.
Припомнить, куда он только что припарковал собственную машину, Глеб не смог, он не мог думать ни о чём, кроме своей девочки, куда она подевалась.
– Если понесёшься со скоростью света; не останавливаясь, заплачу кучу денег! – закричал заорал Глеб на молоденького водителя.
Водитель кивнул и нажал на газ. Такси летело так, что милиция не успевала свистеть, а другие автомобили шарахались в сторону. Глеб нервно курил, играла весёлая музыка, и Глеб, не выдержав, с яростью выключил магнитолу.
У её подъезда, не смотря на поздний час, толпа людей. Что случилось? Возле скамейки раздавленный торт и смятые цветы, куда малышка так торопилась, что потеряла подарки? «Убийство», «насилие», «где же скорая?» слышал он обрывки фраз, пока протискивался к дверям. Убили кого-то? Где же Элла? Может тоже среди этих людей? Ждёт скорую, волнуется? Может она стала свидетелем какого-то преступления, поэтому не дошла до дома, ей надо оставаться здесь, чтобы дать показания? Или может её уже опрашивает полиция, поэтому она не может ответить на его звонки? Он высматривал её, натыкаясь на чужие лица, но не видел ни волос, ни знакомого пальто. Где же она? В подъезде? Успокаивает пострадавшего или родственников, а может оказывает первую помощь? Она такая внимательная и искренняя к людям, конечно, она не могла остаться в стороне от чужого горя. В подъезде, на чёрной лестнице, кто-то выл и плакал, Глеб, перепрыгивая ступеньки, побежал наверх. Людей всё больше и больше, приходится их расталкивать, Элла там, в гуще событий, по-другому она не может. Вот он кажется и дошёл до эпицентра… В первый момент он ничего не понял. На коленях, спиной к нему, стояла мать Эллы и громко, до визга, кричала. Перед ней кто-то лежал, укрытый кровавым одеялом. Из-за каких-то женщин, заслонявших ему вид, он ничего не мог рассмотреть. Но всё-таки увидел… увидел кончик каштановых волос, слипшихся от крови, и тонкую руку. Глеб грубо отпихнул женщин, одна упала, вторая бросилась её поднимать, крича на него, но он этого не слышал, он пробился к Элле и рухнул рядом на колени. Она была жива, но смертельная бледность уже разлилась по лицу, черты заострились.
– Малышка, – он нашёл её еле тёплую руку и прижал к себе, – малышка.
Она приоткрыла глаза, глубокие, совсем тёмные.
– Ты пришёл, – еле прошелестела она, – я знала, что придёшь. Помоги мне.
Из уголка губ вылилась струйка крови, лицо было в кровоподтёках. Не смотря на протесты матери, Глеб откинул одеяло и мгновенно всё понял. Снизу, до пояса, Элла была обнажена и истерзана насильником, из неё сочилась кровь, но это было не самое страшное, самым страшным была рана на животе, после того, как её изнасиловали, её пырнули ножом, и вот оттуда, из этой раны, вытекала жизнь. Глеб накрыл её одеялом, взял руку, такую маленькую, тонкую и прижался к её лицу, у него текли слёзы:
– Малышка, потерпи, сейчас приедет врач, тебя спасут, тебе не будет больно. Только потерпи. Ты справишься, ты же дождёшься скорую, правда?
– Мне холодно.
Конечно, холодно, между ней и полом было только пальто, но нельзя её сейчас трогать, взять на руки, отнести в тёплую квартиру, усилиться кровотечение, надо обязательно дождаться врачей. Глеб дышал ей на руки, растирал их, прятал себе под куртку, но они, кажется, только леденели. У неё забрали кольцо, которое он надел ей на палец на помолвку, и тогда Глеб снял своё и надел ей на пальчик, оно было велико, но ничего, они потом решат с кольцами, а сейчас, когда малышка очнётся в больнице, увидит колечко сразу поймёт, что он был рядом… Если бы он мог как-то помочь ей! Зажать эту рану, прекратить отбирающее жизнь кровотечение, отдать ей свои силы и здоровье. Он сжимал её руку, шептал слова, целовал и плакал. Но вот она содрогнулась, вздохнула:
– Люблю тебя…
– Слышишь? Сирена скорой, значит, они сейчас будут здесь!
Но они уже были здесь не нужны… Мать снова завыла, а Глеб вцепился в тело Эллы, ещё ничего не понимая. На лестнице послышался топот ног. Подбежали врачи, отстранили Глеба.
Осмотрев тело и качая головой, врач сказал:
– Она скончалась. Полицию вызвали?
– Да, – ответил кто-то, – участковый по квартирам ходит.
– Тогда он сам вызовет и Специальную и криминалистов.
Матери Эллы сделали успокаивающий укол, и врачи, вздыхая, ушли. Какая-то соседка принесла плед и укутала потерянную от горя мать. Глеб сидел в углу лестницы, обняв колени, его трясло, зубы выбивали дробь, в голове тысячами молоточков стучало «она скончалась, скончалась, скончалась». Нет, она не могла, они что-то напутали, он накажет этих врачей, которые ушли, не помогли его девочке. Глеб подполз к ней, вглядываясь в черты, которые менялись на глазах.
– Малышка, – прошептал он. – ну что ты, проснись, а то они решили, что ты…
Подошёл какой-то сосед, протянул ему стакан с водкой.
– Мне жаль, – сказал он.
Глеб выпил залпом. Чего ему жаль? Она поправится. Ну почему у неё такие холодные руки и щёки? Почему ему никак не согреть их? Уши надрывает плач женщин, можно, в конце концов, потише? Малышка только заснула, ей было так больно, хорошо, что она спит… Глеб сидел возле неё, держал за руки, целовал щёки, перебирал волосы, пока не приехала группа оперативников.
– Нам надо осмотреть её, – сказали ему.
Они помогут ей, те не помогли, эти помогут. Глеб снова сел неподалёку, прижавшись спиной к холодной стене. Но почему-то они не спешили помогать, они что-то соскребали со стен и пола, опрашивали соседей, около Эллы сидел судмедэксперт и что-то писал. Сидя в уголке, сжавшись в комок, Глеб, ничего не понимая, наблюдал за их действиями. Их голоса, шаги то вырастали до невероятных звуков, что ушам было больно, а то и вовсе пропадали, как в немом кино, они открывали рты, а звука нет. Иногда он слышал «групповое изнасилование, предположительно, трое», «нож», «смертельное
