Боже милостивый, он жив! С отчаянным рыданием Присцилла протянула руки и, когда Брендон приблизился, бросилась в его объятия. Стоило ей уткнуться ему в плечо, как пришли слезы облегчения, и она не стала их сдерживать, цепляясь за рубашку и беспрерывно повторяя одно-единственное слово – его имя. Брендон стиснул ее так крепко, что она с трудом дышала.

– Слава Богу, с тобой все в порядке, – пробормотал Брендон, погрузив лицо в ее растрепанные волосы.

– Вот так и держи меня! – прошептала она. – Не отпускай!

– Не отпущу! – ответил он странным голосом, похожим на приглушенное рыдание.

Брендон думал в этот момент о том, что действительно не найдет в себе сил отпустить Присциллу навстречу ее новой судьбе. Он считал чудом, божественным вмешательством, перстом судьбы то, что ему удалось спасти это беззащитное существо. И вот, наконец, в его объятиях эта прекрасная, желанная женщина, и он волен касаться ее волос, шептать слова утешения и ощущать, как льнет к нему ее молодое гибкое тело. Брендон чуть отстранился, приподнял залитое слезами лицо Присциллы и осторожно, очень нежно поцеловал. Так же ласково он коснулся губами лба и мокрых щек.

Затем он взял в ладони заплаканное лицо, трогательное и прелестное, всмотрелся в него и начал покрывать поцелуями лоб, глаза, нос, после чего приник к ее губам. Целовать Присциллу казалось таким естественным, таким необходимым!

Должно быть, Присцилла чувствовала то же, потому что руки ее крепче обвили его шею, а голова послушно откинулась. Девушка бессознательно отдавалась его поцелуям. Постепенно она начала отвечать ему: сначала робко, потом все смелее и наконец так пылко, что у него захватило дух.

Ощутив жар поцелуя, она не воспротивилась, а, напротив, ответила ему со всей страстью, словно умоляя: «Еще, еще!» Нежная, податливая, невыразимо хрупкая, она при этом была неистовой, под стать ему. Руки ее скользнули ему в волосы и стали нежно перебирать его пряди. Эти тянущие, подергивающие движения волновали, и Брендон уступил возбуждению. Он прижал Присциллу тесно, так тесно, что тела их словно соединились. Казалось, его возбужденная плоть уже погрузилась в нее. Брендон впервые подумал, что должен взять эту женщину, и сделает это или умрет.

Он поднял Присциллу на руки, в пылу страсти почти не ощутив ее веса, и понес под ближайший приземистый дуб, раскинувший низко над землей свои ветви. Там, в прохладном зеленом шалаше, созданном самой природой словно специально для них, он опустил свою драгоценную ношу на красноватую теплую землю прерии. Новый поцелуй заставил Присциллу застонать. Ее невинность и страстность поразили его. И как он мог думать, что она холодна?

Сама же Присцилла едва ли сознавала, где она и что происходит. Девушка чувствована только, что живет, живет так полно, как никогда прежде. К мужчине, уже не один раз спасавшему ей жизнь, она испытывала благодарность, страсть и влечение. На этот раз он чуть не отдал за нее жизнь, и потому имел право держать ее в объятиях. Брендон красив и силен, но главное, храбр, как никто другой. Он самый лучший, самый прекрасный человек на всем белом свете.

Как ласково, как щекотно, как волнующе погружались его руки в ее волосы! Как осторожно он приподнимал ее лицо для поцелуя! Как сладостен его рот и – о Боже! – какие огненные сполохи посылало в кровь каждое его прикосновение!

От этих касаний кожу покрывали упоительные мурашки, дрожь пробегала вдоль спины и во всем теле росло томление, похожее на сладкую боль. Он весь горел, этот единственный в мире мужчина, он жаждал ее! А как же иначе: ведь только его прикосновений хотела Присцилла, только на них могла отвечать с таким неистовством.

Кончики пальцев поглаживали горло и казались чистым шелком, скользящим по коже, дразнящим и волнующим. Губы дотронулись до мочки уха, ущипнули ее, и легкий укус отозвался во всем ее теле. Потом поцелуй возобновился, и лишь смутно Присцилла ощутила, что лямка сорочки соскользнула с правого плеча.

Она не замечала и того, что впилась ногтями в спину Брендону, что мышцы напряглись и окаменели под ее пальцами. Боже, как она хотела его! Девушка не понимала, что именно вкладывает в это понятие, лишь угадывала в себе инстинктивную потребность покориться тому, кому уже принадлежала душой.

Невыносимо сладостная истома пронзила ее: это Брендон, освободив грудь Присциллы, сжал пальцами уже напряженный сосок.

– Как ты хороша… – услышала она необычный хрипловатый голос. – Смотри, твои груди как раз помещаются в моей ладони…

И это тоже было прекрасно. Брендон говорил то, что она хотела слышать, не сознавая этого. Но теперь она знала.

Присцилла снова застонала и приподнялась, чтобы увидеть то, о чем он говорил. Обнажив одну грудь, пальцы Брендона то гладили, то дерзко ласкали ее. Они казались смуглыми, почти темными на ее белоснежной коже. Этот контраст будил в ней странные ощущения.

«Боже, Боже, что же это такое? Что происходит со мной?»

Девушка судорожно сглотнула, внезапно устыдившись происходящего. То, что делает Брендон, непристойно, грешно!.. Или нет? Возможно, она должна положить этому конец, а не поощрять его. Это какое-то безумие, которое угрожает самой душе ее!

К тому же где-то совсем близко находится человек, которому она дала слово…

Но в следующее мгновение горячий рот снова прижался к ее губам, шелковистый язык скользнул между ними, и Присцилле стало безразлично, кто и где ее ждет. С каким-то сладострастным восторгом ощущая себя распутной, падшей, она готова была уступить любому желанию Брендона. Как он обрел над ней такую власть?

Между тем он сдвинул лямку сорочки и с другого плеча, обнажив Присциллу до талии. Она выгнулась дугой, безмолвно умоляя о новых ласках. Руки ее проникли под его рубашку, пальцы пробежали по груди, зарылись в завитки волос. Оказывается, ниже эта восхитительная поросль сужалась, но продолжалась до самого пояса брюк, до твердых и плоских мышц живота. О, как это восхитительно – прикасаться к нему! Что за волшебной силой он наделен, если Присцилла так беспомощна перед ним? Может, Брендон владеет колдовскими чарами?

– Брендон… – прошептала Присцилла едва слышно. – Брендон… что это? Что ты делаешь со мной, Брендон?

Рука на ее груди замерла.

Брендом опомнился и посмотрел на свою огрубевшую ладонь, покоящуюся на белоснежной груди. Небольшая грудь налилась сейчас под его ласками, как и прелестный розовый сосок. Нежная плоть Присциллы трепетала, и самый вид ее будто молил: «Продолжай!» Расширившиеся темные глаза, отливающие золотом, смотрели ему в лицо, но вряд ли девушка сознавала, насколько далеко они зашли. Она желала его, вне всякого сомнения, и если бы Брендон продолжил, то отдалась бы ему.

Но мысль о том, что невинная Присцилла не вполне понимает, что происходит, заставила его остановиться.

Он сделал отчаянную попытку совладать с собой, и это удалось, однако Брендон задрожал всем телом. В паху он чувствовал теперь не сладкое томление, а боль, поэтому стиснул кулаки, чтобы вынести ее без стона. Господи, он хотел Присциллу всем своим существом, а не только мужской плотью! За всю свою жизнь Брендон ни разу не желал женщину так неистово и страстно.