Словно тоже заинтересовавшись этим невероятным фактом, чуть выглянувшее из-за гребня перевала светило торопливо послало в долину первые лучи, и струи водопада тут же заиграли, заискрились бесконечно падающими с ладони скалы сверкающими бусами. Фигура женщины, то исчезающая за этой фантастической завесой, то выплывающая из-за нее, вспыхивала драгоценной золотистой статуэткой. Прозрачные стремительные нити, пересекаясь, сливаясь и разлетаясь в стороны, радостно плясали на ее волнистых волосах, обтекали живой тканью маленькие нежные груди и торопливо убегали вниз по стройным длинным ногам. Но природе оказалось мало этой прекрасной картины, и она, легким порывом ветерка подняв водяную пыль над чашей водопада, зажгла в ней радугу, перебросив ее концы с берега на берег. Увидев этот волшебный мост, женщина счастливо рассмеялась и, вскинув руки, закружилась на месте от избытка чувств, рассыпая веером самоцветы.

Потрясенный Транскрил не мог оторвать глаз, забыв о том, чего жаждали какие-то мгновения назад его оскверненные душа и тело… Как же она была хороша! Хороша чисто физически – редким сочетанием почти идеальной фигуры и красивого лица – как Она, первая его жена, лишь волосы были не такие – почти черные. И глаза другие – какого-то непривычного насыщенного коричневого цвета. Но на этот раз иной цвет волос и глаз не вызывал у него отторжения, а, наоборот, как будто притягивал. Может, это происходило еще и потому, что прекрасная юная особа почти зримо светилась каким-то волшебно притягательным внутренним светом, который переполнял все ее существо и выплескивался наружу не только через счастливо сияющие глаза, но и, казалось, через каждую пору обнаженного тела.

Левый бок Транскрила непривычно-сладостно защемило, ему даже показалось, что закружилась голова. «Кислород, – механически и бессознательно отметил он. – Все-таки здесь слишком много кислорода. Особенно возле воды».

Но вот водяная пыль, превратясь в почти прозрачное облачко, поднялась и поплыла над ущельем, радуга исчезла, и женщина, словно очнувшись от волшебного наваждения, торопливо вышла на берег, начала вытираться. Быстро одевшись, она стала подниматься по противоположному склону. Подождав, пока женщина чуть отойдет, Транскрил тихонько последовал за ней. Идти пришлось недолго, одолев небольшой подъем и сделав три-четыре поворота, едва намеченная тропинка вывела его на край террасы. У противоположной стороны ее – он на этот раз почти не удивился – вытянулся целый ряд жилищ, судя по свежеспиленным деревьям вокруг, недавно здесь появившихся.

«Вот тебе и “вероятность контакта, практически равная нулю”. – Усмехнувшись, Транскрил снова вспомнил слова пилота с высадившего его дисколета. – Да тут у них целое поселение! Хотя, наверное, временное. Похоже, какая-нибудь научная экспедиция, если, конечно, то, чем они занимаются, можно назвать наукой. А вот и тому пример… – Он пригляделся к струйке дыма, поднимающейся в самом центре лагеря. – Первобытный способ использования энергии для приготовления пищи. Кажется, когда-то это называлось словом… костер… Но красавица-то, красавица откуда такая в этом дикарском заповеднике?! Впрочем, тебе, Транскрил-278, надо подумать совсем о другом, о том, как бы через оставшиеся неполные сутки не угодить в виде МХ-21 к ним на обед, вот на этот самый, как его… костер… Хотя время еще есть, немного понаблюдать можно, вдруг удастся выяснить, сколько их и кто они…»

Мысленно произнеся последнюю фразу, Транскрил тут же поймал себя на том, что лукавит. Если честно, то его сейчас в лагере интересовало только одно существо – Она. Вглядываясь с каким-то непонятным томлением в крайнее жилище, куда вошла женщина, он надеялся, что таинственная незнакомка покажется из него, но вместо этого из других жилищ вышли два гуманоида и направились в его сторону. За спинами их чернели какие-то продолговатые предметы, похожие на бластеры. Транскрил понял, что надо спешно удаляться.

Проснувшись и сладко потянувшись, медведица не поняла, куда исчез Белогрудый. Обычно самцы, тратившие в таких случаях больше сил, спали дольше, и она на рассвете будила их нежными тычками в бок и возбуждающим полизыванием шеи и морды. А тут ее ласки провалились в пустоту. Тем не менее инстинкт подсказывал, что они с самцом еще нужны друг другу для продолжения рода. Он должен быть где-то тут. Медведица перекатилась на другой бок: не видно… Встала, уткнулась носом в свежий, но уже остывающий след Белогрудого и, едва сделав шаг, вдруг резко отпрянула назад – примятый мох пах двуногим. А куда делся Белогрудый, не превратился же он в это отвратительное, злобное и трусливое существо? Или двуногий неслышно подкрался и незаметно унес в своих лапах ее самца? Почему же тогда Белогрудый не подал никакого знака? Ведь ее чуткий слух уловил бы малейший шум борьбы… Вконец запутанная всем этим, медведица надолго застыла на месте, пытаясь что-то сообразить, а потом все-таки пошла по следу двуногого. След потянулся вдоль речки, довел ее до шумно падающей воды. Еще немного – и вдалеке показались жилища двуногих, горько и неприятно пахну́ло дымом. Опыт и инстинкт подсказали ей, что туда лучше не ходить, – опасно. Тем более что Белогрудый так и не дал о себе знать.

Потоптавшись на камнях, медведица в конце концов смирилась с тем, что недолгое счастье ее таежной любви закончилось и надо возвращаться на берега извилистой и громкой реки, где ее ждут пестун и два маленьких медвежонка. В любом случае, повинуясь закону продолжения рода, она приходила сюда, в такую даль, не зря – медведица чувствовала, что внутри ее медленно и таинственно зарождается новая жизнь. Утешаясь этим ощущением, она побрела по распадку в сторону синевших далеко на восходе родных гор.

На высокий яр над рекой, с которого лучше всего ловился запах и откуда можно было оглядеть всю ближнюю округу, она поднялась только к вечеру следующего дня. Потянула ноздрями воздух со стороны леса, пытаясь определить, где мирно бродит сейчас ее семейство. Но вместо этого ее уши вдруг уловили испуганный визг медвежат, а взгляд метнулся за этим визгом по кругу и упал вниз, к шумно скачущей по камням воде. У самой кромки воды несколько двуногих торопливо садились на какие-то большие плавучие шкуры и волокли за собой ее медвежат. Она было не поняла, почему пестун не защищает их, но почти сразу же увидела его, с алой меткой на боку, неподвижно лежавшего на одной из плавучих шкур. Издав страшный рык, медведица бросилась к воде, но двуногие, опережая ее, оттолкнули свои шкуры на стремнину и быстро заскользили по ней. Разъяренная мать помчалась вдогонку вдоль берега, то ныряя в редкие тальники, то выскакивая на узкие отмели. Со шкур загремел частый гром, что-то несколько раз хлестко ударило совсем рядом в гальку, обдало ее острыми каменными брызгами, но это не остановило медведицу. Она почти поравнялась с плывущими шкурами, которые вблизи оказались больше похожи на округлые бревна, и уже отчетливо видела оскаленные морды двуногих, искаженные страхом. Еще немного – и она забежит вперед их, а потом ринется наперерез в реку, размечет когтями их шкуры-бревна, порвет клыками двуногих и освободит своих медвежат! Но в это время отмель, резко сузившись и сойдя на нет, нырнула под высокую обрывистую скалу. Медведица будто налетела на стену, но тут же, почти не останавливаясь, бросилась в воду и отчаянно замолотила лапами. Она попыталась догнать двуногих, но они, вывернув на самую стремнину и отчаянно отталкиваясь от воды какими-то широкими палками, стали быстро удаляться. Вскоре медведица поняла, что ей не настигнуть трусливых похитителей и не расправиться с ними. Проглотив свирепый рев, переходящий в стон, она повернула к берегу. Но теперь уже отвесные стены прижимов гнали ее вперед и вперед, злобно впиваясь зубьями каменных щеток. Обессиленная и ободранная, она с трудом дотянула до конца ущелья, выползла на первый еле торчавший из-под воды мысок и упала на холодные мокрые камни.