— Извините, эмир, я бы позвал вас в дом, и жена не была бы против. Но опасаюсь, что дети могут лишнее сболтнуть. Лучше в сарае… Сейчас даже ночью не холодно. А места там хватит на всех.

— Нас уже мало. Только шесть человек осталось.

— А остальные? — переспросил Батал, и Рамизу Омахановичу показалось, что он испугался. Это эмиру не понравилось. Он хорошо знал, до чего может довести человека испуг. Когда все получается хорошо, тогда с тобой множество друзей и все они верные и преданные. Но в трудную минуту оказывается, что одни из них боятся, другие не желают ничем рисковать и делают вид, что тебя не знают. А с тобой оказываются те, от кого такого и не ожидал.

И потому Гадисов, смягчая отношение к трудной ситуации, ответил уклончиво:

— Им сейчас поставлена особая задача. Они не с нами.

— Ну, шестерых-то я смогу и в доме расположить. В одной комнате все поместитесь. В крайнем случае, что-нибудь придумаем. Приходите. — Батал, кажется, успокоился. — С окраины села позвоните, я на микроавтобусе вас встречу и привезу, чтобы никто не видел. Шесть человек в салоне даже лежа без проблем поместятся.

— На каком микроавтобусе? — не понял эмир.

— «Газель». Только вчера купил.

— Договорились. Это лучше, чем через все село идти. Хотя в это время люди еще спят, но мало ли кто в окно случайно выглянет. Будет уже светло. Вы же не в горах живете…

— Да. Так будет лучше. Я трубку под рукой буду держать. Звоните.

— Да, часа через четыре, не раньше. Успеешь выспаться.

Рамиз Омаханович умел просчитывать темп передвижения так, чтобы он соответствовал расстоянию, которое предстоит преодолеть, и времени в пути. И чтобы никто на маршруте не задохнулся, не упал без сил. Это выходило как-то само собой, без особых усилий со стороны эмира.

И сейчас получалось, что темп можно было бы еще чуть-чуть увеличить, что тут же и было сделано. Сам эмир шел последним, и, пока естественный свет позволял, он следил за тем, чтобы не осталось следов.

Но стемнело быстро. И тогда уже в очках ночного видения следы рассматривать не удавалось, как, наверное, не удастся это сделать и преследователям. Смотреть на окружающий мир в очках при ярком свете звезд и луны, которая на отдельных участках ущелья светила прямо в затылок, было сложно. Даже вообще без очков идти было легче.

Рамиз Омаханович очки снял и только тогда увидел, что большинство его моджахедов тоже идет без очков. Но фонарями никто без разрешения не пользовался. Даже самыми слабыми фонариками-зажигалками, которые были у всех в джамаате. Целую коробку зажигалок с фонариками джамаат захватил вместе с грузом продуктов. И хотя в джамаате не было курящих, Рамиз Омаханович приказал каждому моджахеду взять себе по зажигалке. Остальные сбросили в пропасть, чтобы не тащить в пещеру лишний груз. Он и без того был немалым.

Для легкого освещения эти китайские зажигалки годились. Такой свет издали вообще увидеть проблематично, а тут еще и ущелье не дает прямого просмотра на большую дистанцию. Значит, можно было не опасаться снайпера спецназа, хотя тот, как уже видел эмир Гадисов, стрелял из крупнокалиберной винтовки, а такая винтовка обычно считается дальнобойной. При этом у дальнобойной винтовки и прицел соответствующий, обычно позволяющий стрелять на дистанцию больше двух километров. Будь ущелье прямым, спецназ, возможно, и сумел бы своей винтовкой воспользоваться. Но преимущества в этот раз были на стороне джамаата. Снайпера пока опасаться не приходилось.

Рамиз Омаханович не знал, как умеет ходить спецназ, хотя что-то слышал об этом, его джамаат передвигался настолько стремительно, что не верилось, будто кто-то еще сможет идти так же быстро. И потому вопрос казался эмиру решенным. Джамаат уже сумел выйти из-под удара значительно превосходящих по численности сил. С потерями, но все-таки выйти…

Моджахеды проходили поворот за поворотом, а преследования видно не было. Это успокаивало. Возможно, это позволяло и темп снизить, чтобы никого не «загонять», потому что все бойцы имеют разные способности к быстрому передвижению. Кому это передвижение давалось трудно, приходилось идти на силе духа и упорстве. Но Рамиз Омаханович сбавлять темп не желал. Всегда лучше иметь запас, чем постоянно ожидать выстрела снайпера в спину.

Время шло, а этот выстрел так и не прозвучал. Конечно, очки ночного видения не позволяли рассмотреть ущелье у себя за спиной. Дальше десятка метров ничего не было видно. Но эмир Гадисов был уверен, что, если бы спецназ или пограничники смогли выйти на расстояние выстрела, они выстрелили бы обязательно. Снайпер послал бы свою убийственную смертоносную пулю, способную насквозь пробить пару человек в бронежилетах, если они идут друг за другом, да и третьего, скорее всего, такая пуля задеть в состоянии. И еще эти пули не оставляют раненых, что, с одной стороны, хорошо, потому что возиться с раненым в условиях гор сложно, и чаще всего невозможно бывает его выходить. При этих мыслях Рамиз Омаханович гордо расправлял плечи, будучи уверен, что его никогда такая пуля не настигнет. Ни эта, ни другая.

За все время командования джамаатом, если брать период, когда он свой первый состав собрал еще здесь, в Дагестане, куда впоследствии и вернулся, эмир Гадисов потерял более пятидесяти человек. Но сам он ни разу даже ранен не был. Несколько раз бронежилет спасал. Однажды пуля угодила в деревянный приклад его автомата. Но пуля приклад не пробила, так навсегда и осталась в нем. Наверное, она была на излете и потеряла уже большую часть своей убойной силы и скорости. Но даже бронежилета она не коснулась, хотя, казалось бы, должна была приклад пробить. Эмир видел в этом высший промысел, который бережет его для новых больших и важных дел. Эту истину Гадисов постиг уже давно: кто что себе предрекает, то с ним и происходит.

И он к таким делам стремился.

При этом никто не смог бы упрекнуть Рамиза Омахановича, что он излишне берег себя, и потому рядом с ним погибали другие, а он оставался невредимым. Гадисов никогда не прятался ни от боя, как делают некоторые эмиры, посылая вперед моджахедов, сами отсиживаясь в пещерах или в блиндажах, ни от физического труда — когда он давал приказ копать подземную галерею, то всегда первым брал в руки лопату или заступ, чтобы показать пример. За это его в джамаате уважали и даже любили.

Рамиз Омаханович чувствовал это, хотя слов таких, понятно, ни от кого не слышал. Но больше всего моджахеды его ценили за умение вывернуться из любой, самой сложной ситуации. Как он выворачивался сейчас, забравшись сначала в дебри, по-простому называемые окружением, сумев извлечь из этого выгоду в виде трех «Стингеров» и шести ракет к ним и снова обманув противника. Джамаат уходил от преследования организованно, не испытывая страха, какой бывает при бегстве. А все потому, что Рамиз Омаханович умел даже бегство организовать так, что оно выглядело как отступление, причем отступление почти победное…

* * *

Ущелье закончилось. Преследователи не догнали джамаат…

Это дало возможность проявить привычную осторожность и не выскочить за крайние скалы «ворот», а рассмотреть пространство в бинокль. Правда, бинокль не обладал функцией ночного видения. Но другого в джамаате не было. А свет звезд и луны на равнине казался достаточно ярким, чтобы увидеть все крупные предметы. Это могли бы быть бронетранспортеры или боевые машины пехоты, перекрывающие выход.