Кинжалы и мечи сверкали золотой и серебряной инкрустацией. Бережно смазанные, в скромных кожаных ножнах висели знаменитые дамасские клинки и сабли из персидской стали «хундувани».

На ормузском базаре торговали перцем, корицей, имбирем, шафраном, кубе-бой и мускатным орехом. Рис привозили из Индии и Китая, сахар – из Египта, изюм – из Хорезма и финики – из Ирака.

Благоухало сандаловое дерево, амбра, мускус, аравийский ладан и персидское розовое масло. Здесь можно было купить серу, тупию, ртуть, метеоритное железо и платину.

На циновках лежали груды золотых украшений: браслетов, перстней, ушных подвесок, застежек, пряжек, гребней с рубинами, изумрудами, бирюзой, аметистами, топазами, сапфирами, горным хрусталем, хризолитами и жемчугом всех сортов.

В красивых раковинах и коробочках из слоновой кости хранились мази и притирания, румяна, белила, миндальное молоко, а также шарики опиума, зеленоватый гашиш и порошок из амбры, возбуждающий любострастие.

Над базаром стоял оглушительный рев: кричали ослы и верблюды, истомленные дорогой; ржали и взвизгивали злые горячие жеребцы; лаяли и рычали стаи бездомных собак. Здесь гончары стучали палочками по звонким горшкам и колотили молотками чеканщики. Ювелиры шлифовали свои драгоценные камни, а заклинатели змей играли на дудочках. Здесь самозабвенно стучали в бубны и барабаны музыканты, приглашая взглянуть на борьбу пахлаванов, и томно напевали зазывалы около шатров, в которых содержались соблазнительные рабыни всех цветов и оттенков кожи. Краснобородые персы вопили, спорили и торговались с арабами в белых наголовниках или в зеленых тюрбанах хаджи – йеменцами и бедуинами из аравийских пустынь. И повсюду мельтешила пестрая толпа – египтяне и палестинские евреи, эфиопы в шапочках из леопардовой шкуры и коренастые монголы в персидской одежде.

На грани сверкающей поверхности моря и безоблачного неба то и дело возникали черные точки кораблей. Они приближались и подплывали прямо к базару. Матросы спускали паруса, капитаны благодарили Аллаха за благополучное плаванье, и новый поток товаров устремлялся в лавки и склады.

Однажды среди арабских и индийских судов, сшитых веревками из коры кокосовых орехов и обмазанных рыбьим жиром, оказался странный корабль с зубчатой кормой и изящными башенками над жилыми покоями. Он возвышался над низкобокими купеческими ладьями, как изъеденная морскими червями плавающая крепость.

Корабль тихо покачивался, покачивались и позвякивали фонари с колокольчиками и полинявшими лаковыми драконами. Желтолицые изможденные женщины, стоя на коленях, тянули канаты единственной мачты – опускали парус из бамбуковых дощечек.

Кормовым веслом управлял мускулистый загорелый человек средних лет в пропотевшей рубахе, раскрытой на волосатой труди. Ему помогал молодой татарин, старательный и молчаливый.

К борту прислонился скуластый старик в измятом халате и чалме с алмазными нитями. Подошли еще два старика – широкоплечие, круглобородые, крепкие. Они улыбались, но радости не было в их глазах, скорее они смотрели встревоженно.

Матросы спустили на воду лодку и на руках отнесли в нее старика в чалме. Четверо матросов, два воина и негр с медным кольцом в носу сопровождали его.

Один из оставшихся на корабле крикнул сверху:

– Желаю удачи и скорого возвращения, почтенный Коджа!

– Да поможет нам небо в счастливом завершении нашего длительного пути! – ответил сидевший в лодке.

Старый Никколо Поло повернулся к брату и сказал с усмешкой:

– Пять лет прошло с того дня, как послы прибыли к великому хану. Двое померли от лихорадки да от тухлой воды, а последний теперь гадает, долго ли ему носить голову на плечах…

Никколо махнул рукой и плюнул на палубу.

– Зато нам до Венеции теперь не так далеко: перейти лишь Персию с Арменией, переплыть Великое да Греческое море… – произнес Маффео совсем невеселым голосом и тоже плюнул.

Никколо поглядывал на ормузский базар и размышлял с тревогой. Кто может знать, не изменились ли намерения персидского владыки? Может, он сговорился с Хайду, что правит в Санмаркане и постоянно враждует с великим ханом? А если Аргун сделает заложниками посланцев Хубилая, посадит их в темницу или прикажет содрать кожу с живых?.. И понравится ли ему царевна Кукачи? Ведь за три года плаванья она стала крутобедрой и дерзкой. Китаянка тоже обветрилась и перестала чувствовать себя пленницей, – на корабле все были в плену судьбы и морских течений. Мимо проплывали острова, похожие на благоухающие цветы. Акулы сопровождали корабль, пожирая выброшенные трупы. Из шестисот матросов и воинов осталось восемнадцать, а из женщин умерла лишь одна. Другие корабли погибли во время бурь или затерялись среди больших и малых островов южного океана.

Обе царевны давно освободились от евнухов и охраны. Они ездили с Марко в лес на Малой Яве, чтобы проверить, покорится ли единорог девственнице? В безветренные жаркие дни они рассматривали с Марко гадательный календарь и выходили ночью на палубу, когда он дежурил у кормового весла. В небе сияли незнакомые созвездия, волны мерцали золотыми огоньками, всплывали из глубины светящиеся рыбы, духота томила и расслабляла, и девушкам не спалось. На Сейлане они сами покупали для себя жемчуг, в Индии вместе с Марко ходили смотреть, как нагие танцовщицы пляшут перед идолами и как святые кугуи пьют ртуть с серою, ложатся под колеса тяжелых колесниц и остаются живыми и невредимыми. Царевны разглядывали украшения в Мутафили, Гузурате и Ларе, пили сахарное вино, ели рис с красным перцем и жевали возбуждающий тембул. Они не слишком пугались, когда вдали появлялись ладьи малайских пиратов, и не смущались тем, что чернокожие на острове Кангибаре ходят нагими, не прикрывая даже срам.

О чем думала Кукачи, прикасаясь к сильной руке Марко и глядя в его уверенные глаза?

Может быть, ей казалось, что плаванье будет длиться всю жизнь, и она никогда не увидит своего жениха – персидского ильхана Аргуна?

Может быть, она забыла о том, что в ее жилах течет кровь Сотрясателя Вселенной – Чингиса?..

И как спросить Марко, хватило ли ему предусмотрительности в томительные, душные ночи?

А теперь позади остались тысячи южных островов, чудеса Индии и простор океана – все позади, и перед ними Ормуз.

Служанки умащали и наряжали грустную Кукачи-хатун.

Никколо приготовил список подарков, составленный монгольским квадратным письмом и по-персидски. Венецианцы взволнованно расхаживали, озабоченно переговаривались, пот ручьями стекал под их одеждами.

Сверкая на солнце парчовым платьем, Кукачи выбежала на палубу и остановилась напротив Марко. Бывший разведчик и наместник великого хана, опытный и расчетливый купец внимательно осмотрел наряд девушки и одобрительно кивнул.

У Кукачи задрожали губы, она стиснула смуглые пальчики, унизанные перстнями. Китаянка стояла, опустив голову, румяна казались красными пятнами на маленьком очень бледном лице. Господин Марко, покоряюще отважный и умный, любезный и красивый, не ободрял их и не улыбался им больше: плаванье окончилось, и с его окончанием погасли искры робкой надежды.