Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вернись, молодая графиня, домой.
Ты будешь в атласе и в шелке
До смерти сидеть за высокой стеной
В своей одинокой светелке!
Но графиня была непреклонна:
– О нет, дорогой! Не воротишь домой
Меня ни мольбою, ни силой.
Кто варит свой мед, тот сам его пьет.
А я его крепко сварила![3]
Допев последние строчки, миссис Крэгмор надолго замолчала, и Агнесс молчала вместе с ней. Как ни восхищала ее удаль беглянки, брошенного ребенка было жаль. Ему хотя бы объяснили, куда исчезла мать? Или ничего не объясняли, просто запретили ее упоминать? И наказывали, если он поздно вернется домой, а то вдруг пойдет по ее стопам и тоже сбежит? Ей вспомнился Ронан.
– Та леди тоже ушла с цыганами? – уточнила Агнесс.
– Нет, не с цыганами. А в остальном все как-то так и вышло.
– И сын у нее был?
– Был.
– Что же с ним сталось?
– Няньке отдали, – заскрипела креслом миссис Крэгмор. – А та сколько с ним ни билась, все понапрасну. Так и не научила его быть счастливым. Вырос и выбрал себе плохую дорожку.
– Так он сбежал вслед за матушкой?
– Нет, он-то как раз остался, – грустно хмыкнула экономка и покачала головой. – Дурачок.
Она запела снова и не смолкала почти что час. Пела про гордячку Барбару Аллен и про сэра Патрика Спенса, сгинувшего в кораблекрушении, про рыцарей, лесных разбойников и мертвецов, выходящих из могил, если их саваны намокнут от слез живых, про святых и висельников, а чаще всего про то, как опасно быть девицей, потому что на твою честь покушаются и дома, и за его стенами. Но когда она затянула свою любимую песню о девушке, полюбившей рыцаря-эльфа, в кухню влетели Сьюзен и Дженни. Хлопая накрахмаленными передниками, они затараторили наперебой, да так быстро, что миссис Крэгмор не успела обругать их для порядка.
– Мисс Агнесс, мэм!
– Хозяин вернулся, вас кличет!
– Только вы не плачьте раньше времени!
– Мы туда кружева пришьем!
Первой мыслью Агнесс было спрятаться подальше, хотя бы в закоптелую трубу, но вряд ли она выгадает от проволочек. Скорее уж злодейство дядюшки успеет вызреть и налиться ядом. Лучше сразу узнать, что он там задумал. Но в гостиной ее покинула решимость, и если бы девушки не топтались в дверях, Агнесс опрометью бросилась бы из пастората. А так пришлось ущипнуть себя, в надежде, что ужасное видение исчезнет.
Оно не спешило исчезать. Брезгливо держа его двумя пальцами, дядюшка показал ей отрез ткани, такой тоскливо-серой, словно ее сваляли из грязной паутины. Такие робы выдают узницам в работных домах, прежде чем загнать в карцер. Агнесс похолодела, как будто проглотила льдинку и та медленно таяла в желудке. Не может такого быть.
– Ты загорела, дитя мое, – издали начал пастор, но заботливый тон не сулил хорошего исхода.
И без напоминаний она знала, что пора начинать бой с бичом ее жизни – веснушками, но дядюшка намекал на кое-что пострашнее.
– А все потому, что ты не носишь капор. Наверное, тебе не с чем его надеть. Не печалься, я обо всем позаботился. Вот твое новое платье.
Племянница обреченно молчала.
– Я опасаюсь, что мисс Билберри возгордится ввиду предстоящего замужества, которое значительно поправит дела ее семьи. Ты же преподашь ей урок смирения и нестяжательства.
Он протянул ей ткань, которая, в довершение всех зол, оказалась колючей. Смутно припоминалась сказка о том, как девушка плела рубашки из крапивы, и Агнесс позавидовала счастливице. У крапивы, по крайней мере, яркий цвет. А эта дерюга словно всасывала окружающие краски, оставляя вокруг лишь благочестивую серость. Вот бы мистер Хант порадовался!
– До субботы мне платье не сшить! Я же не успею.
– За чем дело стало? Попроси Сьюзен тебе помочь. Она умет кроить, и вместе вы быстро справитесь… К миссис Билберри ты пойдешь в этом платье или не пойдешь вовсе.
Сьюзен и Дженни обступили ее, как фрейлины королеву, уходящую в изгнание. «Такая молодая и так страдает!» – читалось в их взглядах, сочувственных и почтительных.
– Сходить за ножницами? – шепнула Сьюзен, когда пастор уселся в кресло и, как ни в чем не бывало, развернул «Йорк Геральд».
Агнесс медлила с ответом. До чего же она ненавидела мистера Линдена и то, как невозмутимо он шелестит журналом, как будто пошив этой власяницы был уже вопросом решенным. А потом он потребует что-то новое, и опять, и опять! Наверное, так и нужно. Это и есть воспитание, дисциплина, и дядюшка просто лепит из нее более утонченное и нравственное существо. Но почему же ей тогда так больно? Ведь не плакала же от боли глыба мрамора, когда Пигмалион высекал из нее Галатею. Разве можно так с живыми людьми?
Обидные слова уже кололи ей язык, но Агнесс, хоть и с трудом, сумела их проглотить. Да, сказать, но не сейчас. Сначала нужно кое-что о нем выведать. Неожиданно намеки мистера Ханта из оскорбительные показались заманчивыми. «Не тот, кем хочет казаться». Так кто же он, наконец?
– Не надо ножниц, – ответила Агнесс, чувствуя, что искушение вонзить их в «Йорк Геральд» слишком велико. – Подождем до завтра.
В домике Хэмиша было душно, а от сена, устилавшего земляной пол, нестерпимо зудело в носу. Тем не менее Агнесс допела балладу, так ни разу и не чихнув, чем весьма порадовала старика. С благодушным видом он кивал и чесал спину о дубовый столб, к которому был прислонен его сундук.
За пением Агнесс успела как следует рассмотреть жилую комнату: столы и стулья были низенькие и трехногие, чтобы прочнее стояли на неровном полу, в буфете тускло мерцала оловянная посуда, стены украшали вырезки из «Фермерского альманаха». И конечно же домик был битком набит амулетами: пучки трав, разноцветный «ведьмин шар» на окне, чтобы отразить дурной глаз, надкушенная булочка, свисавшая с потолочной балки, – как объяснила миссис Крэгмор, хлеб, испеченный в Страстную пятницу, весь год защищает от хворей. Да и столб у очага тоже был непростой. Хотя он казался почти черным от наслоений копоти, сверху Агнесс разглядела странный знак – не то букву «Х», не то Андреевский крест.
– Что это, сэр?
– Енто, что ль? Ведьмин столб, почитай, еще прадед мой его тут поставил.
– Сюда ведьм привязывают? – содрогнулась Агнесс, ощущавшая с ними некоторое родство.
– Да их привяжешь. – Хэмиш смачно сплюнул на пол. – Оберег это, чтоб в дом не шастали. Одна беда – только на ведьм и действует. Остальные-то вредители туда-сюда шляются…
– А потом масло пропадает, – дополнила гостья.