– А что же миссис Хейкрофт? – не унималась Агнесс.

– Когда она по улице идет, Том сюртук скидывает и под ноги ей стелет, чтоб туфельки в луже не замочила.

Агнесс надолго задумалась. Она-то рассчитывала услышать совсем другую историю. Что-нибудь о маслобойке и о том, как дядюшка, ухмыляясь, уносит ее под полой длинного сюртука (но потом всегда возвращает, потому что он джентльмен). Что-нибудь о его склонности к розыгрышам, которые распространяются как на прихожан, так и на родню. Ведь не думает же он, в самом деле, что она сошьет то ужасное платье? Всего ведь шутка, правда?

Но картина вырисовывалась странная, а вкупе с тем, что наговорил ей мистер Хант, еще и зловещая.

– Выходит, он колдун? – спросила она неуверенно. – Или… как это… чернокнижник?

– Э, нет, дочка, я хоть стар да сед, а из ума еще не выжил, – Хэмиш облизал ложку и протяжно рыгнул. – Как начну языком молоть, так его люди потом зададут мне жару! Такое устроят, что не приведи Господь.

Загадки множились, как кролики по весне.

– Его люди – это кто-то из духовной консистории?

Она представила, как архиепископ Йоркский приходит разбить Хэмишу единственное застекленное окно, но на этом у нее отказало воображение.

Старик осклабился:

– Вот и тебе чтоб никогда не узнать, кто они такие – его люди.

Больше от него ничего не удалось добиться, и в пасторат Агнесс вернулась в крайнем замешательстве.

По всему выходило, что ее дядюшка как минимум колдун, а может, и того хуже – ведьмак.

Агнесс поднялась по скользкой, истертой от времени лестнице и замешкалась на площадке, отделявшей восточное, более новое крыло от западного, где таился кабинет мистера Линдена. Осторожно подкралась к двери кабинета и, почувствовав чей-то недобрый взгляд, подняла голову. С тяжелых потолочных балок на нее взирали деревянные лица, какие встретишь разве что в древних церквях. Ангелы, бородатые святые и совсем уж непонятные существа, только глаза и губы видны из-за лиственного орнамента. Что, если они доносят дядюшке о незаконном проникновении на его территорию? Вдруг здесь все заколдовано? Напоследок Агнесс рискнула прислонить ухо к двери, надеясь расслышать, как бурлят котлы с зельями или попискивают в ретортах гомункулусы, гладкие, как новорожденные поросята. Но в кабинете было тихо. И нет ей доступа в его мир, и никогда не будет.

Она вернулась к себе спальню, но стоило ей войти, как комната вздрогнула и завертелась так быстро, что ее вращение звоном отозвалось в ушах. Привычные предметы – туалетный столик, ширма, конторка – расплылись и потекли, стали призрачными, а осязаемым был только уголек, что горел у нее в груди. Еще немного, и он прожжет ее корсет, а платье вспыхнет, как ворох сухих листьев осенью. Чтобы не упасть, Агнесс вцепилась в балдахин и с отвращением его отпустила – бархат противно лип к ладони. Тогда она просто упала на кровать и плакала, пока не онемело лицо.

Почему-то ей вспомнились такие невзгоды, о которых давным-давно пора бы забыть: как очередная хозяйка выгоняет их с квартиры под свист жильцов, как папе подливают джин в кабаке, чтобы послушать его разглагольствования об искусстве, как ее хотят сдать в работный дом. И если это были не раны, а так, царапины, они все равно открылись и кровоточили, словно нанесли их вот только что. Только плохая христианка будет помнить злое, но от таких мыслей становилось еще горше.

Она подумала про Лавинию и про Ронана с Мэри, про то, как они прячутся среди камней, будь то мрамор или темные стены пещеры. Как они могут держаться так стойко после того, как несправедливо с ними поступили! На всякий случай Агнесс обиделась еще и за них. Это было единственное, что она могла для них сделать. Она проклинала барона и мистера Ханта вкупе со всеми неизвестными ей лордами, которые потворствуют их злодеяниям. Да и у королевы Виктории тем вечером вспыхнули уши.

Но сильнее всех доставалось дядюшке. Оказывается, он еще и лжец! Отгораживается от нее молитвенником, а сам что делает? И как он смел пробраться к ней в голову и перетащить туда свою кафедру, так что ей повсюду – и снаружи, и внутри – слышится его суровый голос? Пусть убирается прочь! Не нужно ей ни проповедей, ни благодеяний! Хватит уже смотреть на нее холодными глазами, серыми, но вместе с тем прозрачными, как вечереющее небо, и улыбаться равнодушно, как взрослый докучливому ребенку, и отходить в сторону, если она окажется рядом. Его пальцы, наверное, так же пронзительно-холодны, как глаза, и тонкие черты словно подернуты ледяной кромкой. Даже если все это маска, она настолько вросла в него, что под ней, наверное, ничего уже нет. Одни наслоения льда.

И если бы он позвал ее вытаптывать пшеницу на поле какого-нибудь драчуна, неужели она бы отказалась? Только он никогда ее никуда не позовет, а будет пичкать проповедями, пока она тоже не покроется инеем изнутри.

Надо сказать ему, что2 она о нем думает, но поскольку в настоящий момент Агнесс думала исключительно восклицательными знаками, едва ли ее риторика произвела бы впечатление на такого мастера споров, как мистер Линден. Разве что довериться высшим силам? Есть гадание, которое позволительно даже верующим, – на Библии. Наугад открыть Писание и ткнуть пальцем в первую попавшуюся строку, она-то и даст ответ на вопрос. Но попытка может быть лишь одна, и Агнесс решила действовать наверняка.

Плеснув в лицо воды из кувшина для умывания, она взяла Библию. Расшитая бисером закладка отмечала Книгу Иезекииля, на чью поддержку Агнесс так рассчитывала. Прежде чем как следует к нему воззвать, она представила себе пророка, который получился похожим на еврея-пирожника, снабжавшего пансионерок булочками челси. Вместо лотка со сдобой Агнесс мысленно вручила ему посох, засаленный армяк поменяла на белую робу, зато оставила добродушную улыбку – не так страшно будет с ним общаться.

– Я ваша самая верная читательница, – с ходу заверила она пророка, молитвенно складывая руки. – Наверное, никто не читает вашу книгу так часто, как я.

Пророк приосанился.

– Но вы должны помочь мне, сэр! Укажите мне такой стих, чтобы я смогла уесть мистера Линдена. Ну, то есть сокрушить его члены, постыдить и жестоко поразить, – перешла Агнесс на более понятный ему язык. – Начинать, да?

Зажмурившись, она распахнула Библию и заскользила указательным пальцем по странице, пытаясь нащупать самую полезную строку. Может, тут? Нет, вот здесь.

Сначала стих показался ей таким же скучным и витиеватым, как остальные, но потом…

Впервые в Библии говорилось о вещах, которые были ей не просто понятны, но даже интересны.

Ну надо же! И хотя вода в тазике для умывания не изменила цвет на красный, да и кусок пирога на тарелке, припасенный еще с ленча, не спешил размножиться, сомнений не оставалось – произошло настоящее чудо. И это чудо нужно было вызубрить.

Увидев стол, выглядевший так, словно над ним пару раз встряхнули рогом изобилия, мистер Линден понял – дело неладно. Так воины древности заманивали противника на болото, прикрывая топи ворохами травы. С виду кажется, что твердая почва, а ступишь туда – и провалишься по горло.