После того, как Великий Уинфилд расстался со своей фирмой, я его видел только раз. Ему было 48 лет, и он учился на последнем курсе Колумбийского университета по специальности «история искусств». Жил он со стюардессой, работавшей в Pan American, — его всегда тянуло к этой компании. Я увидел на его столе какой-то список.

— А это что за чертовщина? — спросил я. — Utilities? Коммунальные предприятия?

— Это мой портфель, — ответил он.

— Великий Уинфилд и коммунальные предприятия?

— Не смейся. Этот портфель удвоится за каких-нибудь 20 лет. А может, и за 15. Без всякого риска. Гарантированная штука.

— У тебя бывали акции, которые удваивались за неделю.

— Все меняется, мальчик мой, все меняется. И когда это происходит, нам нужно это признавать.

В одной из поездок я заглянул в офис Ирвина-профессора, одного из главных архитекторов компьютерного технического анализа. Предметы, которые преподает Ирвин, включают прикладные системы, менеджмент и кое-какие премудрости из высшей математики, однако он проводит больше времени в принадлежащих ему компаниях, чем со своими студентами. В названиях ирвиновских компаний мелькают слова типа «компьютерная», «прикладная» и «технологическая», а работает он в новом офисе в трех кварталах от университета. Компьютер Ирвина следит за акциями: цены, объемы, относительное движение. Потом он определяет Модель поведения акции. А когда компьютер имеет Модель поведения, он знает, когда покупать и когда продавать, — главная цель технических аналитиков или чартистов.

У компьютера Ирвина есть что-то антропоморфное.

— Когда мы впервые подключили его к линии, — сказал Ирвин, — то спросили, что бы ему хотелось купить. Мы с нетерпением ждали ответа, чтобы увидеть, за чем он потянется. А он ответил: «Казначейские векселя. Денежные инструменты». Никак не удавалось заставить его купить что-нибудь еще. Мы стали перепроверять программу, и, пока этим занимались, рынок пошел вниз. Мы опять спросили компьютер, и он снова ответил, что, кроме денежных инструментов, ничего не желает. Мы просто умоляли его хоть что-нибудь купить. Мы говорили: «Ну должна же быть хоть одна компания, которую стоит покупать». Видишь, даже компьютерщики могут быть жертвой старых атавистических инстинктов докомпьютерной эпохи. Наш компьютер скрестил руки на груди: не желаю, мол, ничего покупать. И вдруг, когда мы уже решили, что он никогда ничего в жизни не купит, на дне рынка он вдруг вошел в игру и начал покупать. Рынок пошел вверх, а наш компьютер продолжал покупать. Потом в один прекрасный день он потребовал дать ему маржинальный счет. Он хотел покупать! Что ж, мы дали ему небольшой кредит. После того, как рынок поднялся еще немного, он кое-что продал, покрыл кредит и, таким образом, использовал все свои средства.

Одна брокерская фирма подписала договор с Ирвином и стала продавать компьютерные услуги своим клиентам. Во время нашей последней встречи я поинтересовался результатами компьютерного портфеля. Ирвин ответил, что в условиях медвежьего рынка он упал на 30 %, и брокер аннулировал эту услугу. Еще одна жертва. Я спросил, что же было не так с компьютером.

— Ничего, — сказал Ирвин. — С компьютером все в порядке. Загвоздка в людях, которые работали с ним. Они постоянно вмешивались. Они делали свои промежуточные выводы. Они просто не могли оставить программу в покое. Проблема — в людях. Компьютер не мог сам потерять 30 %. Старина компьютер был в полном порядке.

Я спросил Ирвина, чем он занимается сейчас. Он ответил, что работает над усовершенствованием компьютерной программы. Он все время подстраивает ее. В то же самое время его другие программы для финансовой индустрии работают будь здоров. Конечно, жизнь на Уолл-стрит ключом не бьет, и поэтому Ирвин не знает, когда какая-нибудь еще брокерская фирма подключится к его компьютеру.

— Мы гоняем его сами, — сказал он, — и дела у компьютера идут очень, очень хорошо. Он переигрывает рынок. И наша система становится лучше день ото дня. Она уже почти не зависит от людей. Потери — это вина не компьютера! А компьютер еще вернется в игру, вот увидишь. Колесо истории не повернуть вспять!

Башковитый Сеймур попал в список жертв потому, что потерял $10 млн. По его собственным словам, он ничуть не расстроился. Штука в том, что для Сеймура главное — Движение вперед, а деньги — всего лишь химера.

С Сеймуром я познакомился в горах Мексики. Он был легендой Куэрнаваки, во всяком случае, среди состоятельных американцев, живших там. Они считали, что Сеймур — мошенник, аферист или по меньшей мере чокнутый. Он рассказывал, что был уважаемым юристом в Лос-Анджелесе, но потом бросил это занятие. По его словам, он за один только истекший год купил и продал акций на $300 млн, заработал на этом деле $15 млн и якобы стал самым крупным индивидуальным трейдером на Нью-Йоркской бирже, управляя операциями дистанционно — из Мексики, с Багамских островов и из Непала, где у него был свой монастырь.

— Если ты понравишься Сеймуру, — сказали мне друзья, — то на тебя снизойдет благодать. Сотня лам из его монастыря будет за тебя молиться целый час.

Конечно же, на встречу с Сеймуром они отправились вместе со мной: сорвать маску с самозванца и разоблачить мошенника. В самом-то деле, как этот тип — с диким блеском в глазах, волосами до пояса, в спортивном костюме и без носков — может быть тем, за кого себя выдает? Он что, хиппи-спекулянт? Нажравшийся галлюциногенов арбитражер?

Конечно, все это было сложновато переварить: и маниакальный блеск глаз, и длиннющие волосы, и сандалии, но вот пришел я, горный лев из Нью-Йорка — и Сеймур оказался настоящим. Бывший уважаемый юрист из Лос-Анджелеса, живший там с женой и сыном, который открыл для себя арбитраж, галлюциногенные препараты и новый стиль жизни практически одновременно. Прощай, адвокатская практика, прощайте, жена и сын, прощайте, галстуки и носки. Когда Сеймур приезжал на заседания директоров в Нью-Йорк — а он был в совете директоров нескольких фирм, — секретари специально держали для него носки в отдельном ящике. Сеймур надевал носки, шел в зал заседаний, а потом снимал их и совал обратно в ящик. Это был максимальный компромисс, который он себе позволял. Ему претила жизнь жалкого материалиста, он намеревался жить так, чтобы ему было Чудесно, он хотел творить добро и помогать людям, а пока что играл в арбитраж, чтобы все это финансировать. Дэвид, он же Мистер облигация в TPO, Inc., и все трейдеры в Bear Stearns научились отвечать на телефонные звонки в любое время дня и ночи, и если в трубке звучал голос слегка обдолбанного человека, звонившего из Непала, это значило одно: принять заказ и выполнить до последней запятой.

В общем, Сеймур одолжил $100 млн у банков, женился на невообразимо красивой и безмятежной молодой китаянке и обрел Внутренний покой. Мы ели ланч в особняке, который Сеймур арендовал в Мексике. Нам был подан Чудесный шоколадный торт, — Торт, помогающий обрести мир, взаимопонимание и любовь, — Сеймур хихикал, словно принц эпохи Возрождения, наблюдающий за тем, как понемногу расслабляются его гости, сами гости ели шоколадный торт, в общем… В общем, со вторничного ланча мы вернулись в среду ночью — видимо, что-то в торте серьезно повлияло на наше ощущение времени. Сеймур сказал, что все прошло просто Чудесно, и мы так понравились друг другу, что он велел сотне своих лам в Непале читать за меня молитвы целых два часа (это, однако, не особо повлияло на мои портфели акций).