Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре они привели двух станичниц.
– Как зовут? – деловито спросил их Оплачко.
– Да мы-то тут при чем? – наперебой заговорили женщины. – Освободите нас…
Оплачко прикрикнул на них, пригрозил штрафом. Женщины стали тише, выяснилось, что они всё-таки побаиваются деда Лещенко, – кто там знает, шутки шутками, рассердится на них за то, что они пошли в понятые, и напустит порчу или на них, или на коров; в колдовство они не верят, а сглазить может всякий, уж объясните ему, что не по своей воле пошли; Оплачко они тоже побаивались, особенно штрафа. Постепенно сопротивление их угасло.
Лещенко жил один, он вообще был совершенно одинок, – один, как перст в поле.
Тихон Петрович Лещенко происходил из казаков, родился и вырос на Кубани, только прежде жил в станице Золотой, – Золотая находилась в километрах трёхстах от Улыбинской.
Оплачко накануне выяснил о Лещенко всё, что мог выяснить.
Лещенко жил в Золотой и землепашествовал. Во время войны вся его родня вроде бы погибла. Погибла или не погибла, но, всяком случае, разбрелась кто куда. После войны старик перебрался в Улыбинскую. Хата, в которой он теперь жил, принадлежала старухе Заслубко. Говорили, будто она приходилась Лещенко тёткой, но хату он купил у неё совершенно официально. Однако и после продажи старуха продолжала жить в своей хате. Три года назад она умерла и Лещенко остался один. Сперва работал сторожем в школе, потом перешёл на ту же должность в райпищепромкомбинат. Претензий к нему по службе не было, но приработок у Лещенко был не совсем честный. Старик занимался знахарством. Вообще в Улыбинской и её окрестностях на близлежащих хуторах таким занятием промышляло несколько человек. Преимущественно это были женщины, всякие там бабки и лекарки. Но Лещенко считался среди ник наилучшим специалистом, он мог не только заговорить зубную боль или успокоить колики в животе, но и приворожить парня к девушке и даже указать где искать краденых лошадей, – в станице все помнили случай, когда года два назад цыгане увели из колхоза трёх лучших коней; милиция ничего не могла сделать и тогда жена бригадира, который непосредственно отвечал за лошадей, обратилась к Лещенко. Тот посмотрел в воду и назвал один горный аул, очень далеко отстоящий от Улыбинской, жена бригадира несильно погнала туда мужа и, ко всеобщему удивлению, он нашёл там свою пропажу. Поэтому у Лещенко никогда не было недостатка в клиентах, хотя он брался ворожить далеко не всем и не всегда. Он, например, никогда не ворожим комсомольцам и коммунистам. Он говорил, что это им запрещено, а он не хочет идти против закона. Он вообще был умный и осторожный человек и плохо о нём не отзывался никто.
Вот к этому Лещенко и пришли сегодня с обыском.
Пришедшие вошли в палисадник, подошли к двери.
Оплачко, как старший, постучал и на стук, откуда-то из-за хаты, сейчас же показался Лещенко, – по-видимому, он был занят чем-то по хозяйству позади дома.
– Здравствуйте, – поздоровался он с пришедшими.
С ним тоже поздоровались.
– Лещенко Тихон Петрович? – спросил Оплачко торжественным тоном.
– Он самый, – сказал старик, усмехнулся и ещё раз подтвердил: – Он самый, Тихон Петров Лещенко.
– Так вот, гражданин Лещенко, – внушительно Оплачко, – мы к вам по делу.
– Ясно, что не без дела, – согласно ответил старик. – Начальство без дела не ходит.
– Мы пришли, – пояснил Оплачко, – произвести у вас обыск.
Лещенко слегка прищурился.
– Это вследствие чего? – спросил он, опять – таки, довольно добродушно.
– Вы тракториста Савельева знавали? – спросил Оплачко.
– Никак нет, – сказал старик и спросил: – Это который помер?
– Да, того самого, – сказал Оплачко. – А его жену?
– Тоже не припоминаю, – сказал Лещенко. – Может и встречал, но не припоминаю.
– Ну, её-то вы должны знать, – сказал Оплачко. – Она к вам ходила, вы ещё ворожили ей.
– Возможно, – сейчас же согласился Лещенко. – Только не припомню.
Он опять добродушно усмехнулся.
– Мало ли их ко мне ходит, – оказал он. – Той приворожи, другой отворожи. Всех не запомнишь и всех не ублаготворишь.
– Значит, вы признаёте, что занимаетесь ворожбой? – строго спросил Оплачко.
– А как же не признавать? – вежливо согласился Лещенко. – На сторожево жалованье не проживёшь.
– Так вот, – сказал Оплачко. – От гражданки Савельевой поступило заявление, что вы якобы с целью приворожить её мужа дали ей какой-то порошок, после приёма которого её муж скоропостижно скончался.
Старик снисходительно посмотрел на Оплачко.
– Порошок, конечно, мог дать, не отрицаю, – сразу согласился он. – Только от моих порошков не только помереть, а даже животом заболеть невозможно.
– Значит, вы признаете, что давали ей порошок? – спросил Оплачко.
– Ей или не ей, сказать не могу, – сказал Лещенко. – Но вообще давал, только не порошки, конечно, а наговорную соль.
– А что это за наговорная соль? – поинтересовался Оплачко.
– Ну, соль, самая простая, – объяснил старик. – Обыкновенная соль. С такой можно и борщ, и щи кушать, только над ней шепчут молитву или заговор на радость или на беду…
Женщины, приглашённые в понятые, переглянулись.
– Извиняюсь, – внезапно обратился старик к Опочко. – А как ваше имечко?
– Николай, – послушно сказал тот, ошарашенный неожиданным вопросом. – Николай Фёдорович.
– Шишига-мушига, ветер на голову, беда на сторону, соль во хлебе, как солнце на небе, просоли любовь раба божьего Николая, глаза и сердце просоли, солоней соленой соли просоли…
Старик забормотал быстро-быстро и не договорил, засмеялся, смотря на Оплачко улыбающимися глазами:
– Вот вам и наговорная соль, – сказал он. – Пошепчешь и отдашь, – какой же от неё может быть вред?
Одна из женщин прикоснулась к локтю Оплачко.
– Скажите всё ж таки…
На всякий случай она хотела перестраховаться и попросила Оплачко сказать, как и было условлено, что они записались в понятые не по своей воле. Но Оплачко не обратил на неё внимания.
– Я всё-таки попрошу выдать мне все ваши лекарства, – сказал он. – Порошки и вообще всё.
– Да, господи, – сказал Лещенко. – с превеликим удовольствием…
– И обыск у вас мы произведём – добавил Оплачко. – Такой порядок, знаете ли.
– Порядок, конечно, соблюсти следует. – Согласился старик и спросил. – Только для порядка и вас и бумажечка какая ни – на – есть, есть, ась?
– Ах, конечно, – заторопился Оплачко. Он достал из портфеля ордер и протянул сторожу. – Пожалуйста.
– Да вы заходите, заходите – вдруг засуетился Лещенко, распахивая дверь и приглашая пришедших в хату. – Обязанность вы должны исполнить.
Он сунулся в дверь, услужливо схватил с порога ведро с помоями, выставил его за дверь, чтобы не мешало, и отступил от двери, с добродушным любопытством посматривая на непрошеных гостей.
– И вы проходите, товарищ Евдокимов, – приветливо сказал он, непосредственно Евдокимову. – Дмитрий Степанович, кажись, не запамятовал, нет?
Евдокимов только
