А этот маньяк лишь улыбается и смотрит на меня все жарче.

— Ее зовут... работа, — шепчет на ухо. — Долбаная работа. Все время, пока я не с вами. Каждый день. — Горячий взгляд скользит по моему лицу и останавливается на губах. — Но твоя ревность мне понравилась. Это было откровенно.

Наклонившись, Марк пробует мои губы. Не целует, лишь касается. Нежно, легко. Будто я не женщина, а икона. И, не дав прийти в себя, тут же выпускает из объятий.

Все происходит настолько быстро, что чуть не падаю. Чудом удается устоять на ногах.

— Хочешь еще поговорить о моей жизни? — Шаталов больше не улыбается.

Видно, как дергается кадык на его горле и как быстро движется грудная клетка.

Всего несколько мгновений мы были рядом, а выглядим как любовники после двух раундов в горизонтальной плоскости.

— Ты ненормальный. И лжец! — Колени дрожат так сильно, что я вынуждена прислониться к стене.

— И все равно ты меня хочешь. Несмотря на все обиды и дурдом, который творится сейчас. Хочешь так сильно, что стоит мне надавить, выбросишь белый флаг.

Марк говорит так уверенно, что хочется закричать от злости или швырнуть в него... хотя бы мяч.

— Это обычная физиология. Ты мужчина, я женщина.

Глупо отрицать очевидное. Один раз уже попалась на крючок, больше не нужно.

— Врушка. — Кажется, Шаталова проще убить, чем переубедить. — Сладкая, нежная врушка. Но так и быть, попробуй рассказать мне о физиологии в следующий раз.

Глава 34. Терапия привыканием

На душе тоже бывают мозоли.

Как бы я ни уговаривала себя быть сильной, каждый день в доме Марка все глубже окунает в прошлое.

Это больно. Мне трудно заходить в комнату сына, которая раньше была моей. Каждый спуск в тренажерный зал превращается в настоящую пытку. А от близости к прежней спальне Шаталова неприятно колет за ребрами.

Все это похоже на жесткую адаптацию... или какой-то особый, садистский метод психотерапии. Но к началу второй недели, после странного поцелуя на крыльце, ощущения становятся настолько привычными, что почти их не замечаю.

На смену боли приходит новый дежурный — растерянность. Впервые за семь дней у меня появляются вопросы. Что случилось с прежней кофемашиной? Почему Марк сменил диван? Что такого секретного в его комнате?

По ночам вместо кошмаров снится прошлое. Не то, где я одна. Не учеба и не слезы. А наши с Шаталовым пожары.

Стоит закрыть глаза, я проваливаюсь в его объятия. И до самого утра выгибаюсь под натиском горячих губ, шалею от быстрых проникновений и плачу от слишком чувственных, жадных поцелуев.

Это, конечно же, предательство. И меня самой, и моих планов. Только подсознанию начхать на запреты и обиды. Каждую ночь оно экспрессом отправляется на девять лет назад. И днем заставляет краснеть перед сыном, Шаталовым и охраной.

Ума не приложу, какой может оказаться третья стадия, но внутренний голос подсказывает, что лучше бы убраться из этого дома до ее наступления.

К сожалению, с возвращением в квартиру возникают проблемы. Марк отказывается говорить о сроках нашей ссылки и категорически не желает делиться результатами расследования.

Что дела плохи, я понимаю по охране, которой теперь больше, и по лицу Шаталова. С каждым днем оно становится все сильнее осунувшимся, скуластым и колючим.

К третьей неделе, наверное, чокнулась бы. Однако работа и Лена заставляют держаться на плаву.

— Без вас здесь совсем скучно, — признается она по телефону, когда вечером я сижу с чашкой чая у окна.

— Никаких забот, никаких хлопот? — улыбаюсь.

— Мне это нравилось.

— Конечно. Няня без зарплаты и выходных. Кому такое не понравится?

— С Глебом интересно и совсем несложно. Пока скатаешься в школу, хоть голова после лекций проветрится.

— Я тебе с самого начала предлагала поехать с нами. Места здесь много.

— Шутишь? Мы с тобой полгода потратили, чтобы найти в Питере две квартиры по соседству. Если я сейчас съеду, хозяйка точно найдет нам замену. — Лена вздыхает: — И так уже на стоянке место отжали.

— Зато могла бы вместе с Шаталовым каждый день ездить за Глебом.

В словах Лены что-то цепляет, но собственных проблем так много, что сразу же выбрасываю из головы всякие глупости.

— С самим Шаталовым?!

— Марк лично отвозит сына в школу и забирает после занятий. Не доверяет никому из своих охранников.

— Ого! Наверстывает?

— Если бы я пускала его в дом, наверное, спал бы на коврике возле детской.

— А ты все еще не пускаешь? — звучит с удивлением.

— У нас уговор. Я живу в его доме, Марк не вмешивается в мою жизнь.

— И тебе совсем не хочется попробовать?

Лена всегда отличалась даром забывать все обиды. Мне такой нимб и не снился.

— Шаталов — это каток. С ним нельзя просто попробовать. Либо держаться на расстоянии, либо позволить раскатать себя в удобный блинчик.

— Мне показалось, что ради тебя он сам готов раскататься. Хоть в крендель, хоть в пончик... — Лена хихикает, — с джемом.

— Этот его джем... — Щеки опять начинают гореть, будто впереди не сон, а свидание. — Лена, у него жена. Куча проблем, из-за которых нам грозит опасность. И... даже не хочу думать, сколько любовниц.

Меня не должна беспокоить личная жизнь Шаталова. Его слова тогда, на крыльце, скорее всего, просто слова. Как и в прошлом. Но чай почему-то становится горьким, а уголки губ ползут вниз.

— И все же если…

У святой Лены всегда находятся разные «если все же». Даже для тех, кто этого не заслуживает. Но я не даю договорить.

— Даже не начинай! Я рада, что из Марка получился хороший отец. Не помню, когда видела Глеба таким счастливым. А в остальном... Плавали. Знаем. Ничего хорошего из этого не выйдет.

***

Следующий день проходит под лозунгом «Узнать хоть что-нибудь». Хоть и убеждала Лену, что Шаталов для меня пройденный этап, на душе зудит от собственной лжи. Помочь может лишь информация.

Раздобыть ее оказывается непросто. На все вопросы о расследовании охранники отвечают «Не знаем» и «Не положено». Заехавший на пару минут начальник службы безопасности упрямо отмалчивается. А персональный шпион Марка, Савойский, бегает от меня по клинике с такой скоростью, словно я переносчик какой-то экзотической смертельной болезни.

К концу недели от злости и отчаяния опускаются руки.