не врут) вас осеняет Фортуна. Вы баловень судьбы, нет никаких сомнений. Не видел бы своими глазами — не поверил бы. Вам повезло и здесь.

— Везение — понятие растяжение, как и все прочие понятия, Кирилл Кириллович.

— Я понял, что ваш замысел в демонстрации нового материала для строительства. Или в новом использовании старых, известных материалов. Я прав? Замок же…вторичен. Верно?

«Он действительно умен, — подумал я, — и оттого очень опасен».

— Правы. Что же. Вы разгадали меня. Действительно, по сути речь о новом материале.

— Но почему вы не указали состав мертеля?

— Состав чего, простите?

— Мертеля, — повторил майор ещё более внимательно глядя на меня, — закрепляющей смеси?

— Что вас смутило в словах «используемый для строительства прочных сооружений, как фундамент»?

— Может то, что это выражение подобно уровню вашего рисунка? Не обижайтесь, но вы профан. И не зря я сравнил вас в ребенком, подобное предложение мог сочинить любой увлекающийся мальчишка. Так я себе и сказал. Но не любой мальчишка имеет к себе расположение государя, и не любой мальчишка столь невероятно везуч. Вы где-то подсмотрели идею, признайтесь?

Я молчал.

— Да, как же иначе могло прийти такое…вы подумали, что если залить мертелем железные ммм… конструкции, то в результате выйдет нечто более прочное. И знаете, вы здесь не пионер. Всё это использовалось по мелочи. Но сделать целиком сооружение, да ещё военного назначения — да, здесь нужна искра Божия. На ваше счастье, она у вас есть. Надеюсь, и на моё тоже.

Что же, теперь стало яснее. Майор упорно набивался в товарищи. Звание такое что ли? Судя по всему он мне и правда может сильно помочь. Сможет ли нагадить в случае отказа? Видимо, да. Перед ним я и впрямь профан. Государем здесь прикрыться не выйдет, тот сам инженер. Придётся работать с этим человеком больше ожидаемого. Но так ли это плохо? Во всяком случае он не скрывает, что карьерист. А я?

— Вполне возможно, что и на ваше, Кирилл Кириллович, — заметил я после раздумий, — но это будет зависеть от результата нашей с вами работы, а то что я вижу внушает скорее ужас, чем восхищение.

— Очень рад, что мы нашли с вами общий язык Степан Афанасиевич, — серьёзно сказал майор, — а что вы видите не должно пугать никого кроме неприятеля. Это экспериментальные образцы.

— Образцы?

— Именно так. Поняв, что «замок» можно и не строить, и пользуясь отсутствием твёрдой инструкции в виде нормальных чертежей, стал экспериментировать с шихтой мертеля… не наобум, конечно. Но, мыслю, вам мои подробные рассуждения скажут немногое. Впрочем… вы знакомы с работой Егора Челиева?

— Не имел удовольствия ознакомиться.

— Жаль. Великий человек. Тогда вы вряд ли обрадуетесь начни я сыпать непонятными вам терминами. Вы ведь не знаете что есть дважды гашеная известь, пушонка или тощая глина?

— Мне это неизвестно в подробностях, Кирилл Кириллович, но слова знакомые.

— Тогда мне остаётся кратко рассказать вам по сути. Я провел четыре эксперимента. Ваш холоп, кстати, все время путался под ногами, как заправский шпион. И вот в двух случаях вышло не очень. Всё смеси быстрозастывающие, со всеми сопутствующими недостатками… Но как вам пришла идея укладки загнутых железных предметов? В любом случае, спустя пять дней мы принялись стрелять.

— Стрелять?! По незасохшей стене?

— Не из пушек. Из ружей. Знаете, это верное средство определить как мертель будет вести себя дальше. Маленькая хитрость.

— Что вышло?

— Вышло интересно. Две стены нормально, то есть никакой разницы пока не заметно. Третья стала сохнуть быстрее отчего-то, и при некоторых попаданиях стали отваливаться куски. Здесь я сам ещё не понял. Зато ваш человек повеселил, бедняга впал в натуральную панику. Уверен, вам нажаловался.

— А четвёртая? — терял я терпение.

— Четвёртая… Четвёртая — самое удивительное, что я когда-либо видел. Боюсь сглазить, но получился шедевр. Нечто уникальное. И вот это, быть может, именно то, что нам с вами нужно. Если вы меня понимаете.

«Нам с вами! Намёк понятен, — подумал я, — куда яснее. Состав сейчас известен лишь ему. Сможет ли другой повторить? Рано или поздно — да. Время дорого. Да и что я опасаюсь? Майор прав, мы взаимно нужны друг другу. Парень хваткий, очень хваткий. Так отчего бы и нет?»

— Мне кажется, что нам будет не сложно договориться, — произнёс я вслух, — раз уж мы оказались в положении людей способных помочь друг другу ничего не теряя, не правда ли?

— Правда, Степан Афанасиевич, истинная правда. — довольно кивнул майор. — Пойдёмте к той стене, вы сами всё увидите. Поверьте, после этого обед вам покажется много вкуснее, чем вы бы сразу за него сели.

Интерлюдия

— Что с тобою? Ты меня будто не слышишь. — Наталья даже притопнула ножкой от наиграного возмущения.

— Слышу, слышу. — Пушкин устало потёр лоб. Голова болела с утра, что портило редкий солнечный день.

Весна в Санкт-Петербурге окончательно вступила в свои права. Снег изчез из самых дальних закоулков, дома стояли будто отмытые. Главное — воздух пах свежестью, отчего у горожан светлели лица.

Александр потянулся. Дома было хорошо, но срочный вызов на службу не приводил его в восторг. Смущала прописка «ненадолго и по незначительному делу». Как это понимать? Беспорядок! Разве это канцелярский язык? Одно хорошо — можно было показать её супруге, чтобы та успокоилась. Вечером они планировали посетить домашний бал, даваемый графом Апраксиным, но «домашний» в представлении подобного вельможи не сильно отличался от всех прочих. Наталья желала быть непременно, да и по этикету уже поздно отказываться. Присутствовать следовало. Со всеми тремя сёстрами славной семьи Гончаровых. Пушкин вздохнул.

— Нет, ты должен обещать, что вернёшься не позднее чем к шести вечера, — не унималась жена, прекрасно изучившая особенность «незначительных дел», и старающаяся донести важность вечернего мероприятия до мужа, — и не обращай ни на что внимания! Слышишь? Ни на что и ни на кого.

— Понял я, понял. — Александр устало направился к выходу. На улице было свежо, что несколько его приободрило. Но в пути стало хуже. Когда экипаж остановился у нужного адреса, он сразу не смог даже выйти. Наконец он выбрался из кареты весь белый, со струящимся по вискам потом.

— Что с вами, Александр Сергеевич? — спросил какой-то человек.

— Голова.

— Что, простите?

— Голова раскалывается. — сквозь зубы процедил Пушкин, пытаясь удержать равновесие и найти взглядом говорившего.

— Позвольте вам помочь, господин поэт. — неузнаный собеседник оказался вдруг рядом.

— Благодарю. — Пушкин оперся на поставленную руку.

— Не за что, Александр Сергеевич.

Пушкин почувствовал резкую боль в области печени и согнулся от боли, падая на мостовую.

— Проклятие! На нем