Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто не отозвался на его мольбу, но в конце концов к нему подплыли какие-то смутные тени. Они задавали ему вопросы на тарабарском языке, и он отвечал таким же неразборчивым бормотанием, за что был вознагражден уколом в руку, после которого его затопило легким блаженством.
Когда лекарство подействовало, воспоминания Теда начали переплетаться со странной, хотя и извращенно прекрасной галлюцинацией. В этой галлюцинации бокал, который Анджела швырнула ему в голову, не отскочил от черепа, а разбился. Один осколок застрял у Теда во лбу, и он видел этот осколок посреди своего поля зрения, тот возвышался, как башня, пронзал его, прибивал к каталке, отбрасывая мерцающий радужный круг. Сквозь стекло Тед видел себя, отраженного во всей жалобной красе.
Как тут и был.
Как тут и есть.
В Трентоне, Нью-Джерси, в последний день 1998 года.
Тед и Рейчел стоят на крыльце дома Синтии Кразевски. Рейчел подготовилась, будто шла на бой. Она облачена в облегающее черное платье и сверкающие туфли на каблуках, волосы ее покрыты лаком и скручены в тугой французский узел. Тед звонит в дверь, и через некоторое время, кажущееся нарочито долгим, дверь открывает Синтия Кразевски.
– Привет, – говорит Тед. – Я Тед.
Рейчел втискивается между ними.
– Нас пригласила Анна, – говорит она.
Синтия спрашивает:
– Кто?
– Анна Трэвис, – отвечает Рейчел.
Синтия пожимает плечами, словно впервые слышит об Анне Трэвис. Может, и впервые.
– Да кто угодно, – говорит она. – Пиво в холодильнике.
На вечеринке Тед сразу замечает Анну. Она разговаривает в углу с Райаном Крейтоном. На ней старомодное платье-рубашка поверх легинсов, волосы она выкрасила в рыжий, этот оттенок ей не идет. По сравнению с Рейчел вид у Анны какой-то… скучный? Вид у нее точно соответствует тому, что о ней знает Тед: усталый, раздавленный и печальный. Тед думает: разве может Рейчел быть круче Анны? Или они обе одинаково круты? Его мир содрогается до основания, но потом Тед видит, как Анна кладет руку на бицепс Райана Крейтона, и игриво смеется, и снова бьет его в самое сердце.
Рейчел видит, что Тед смотрит, как Анна смотрит на Райна Крейтона. Она каменеет и вцепляется в руку Теда так, что ему становится больно.
Понимая, что на нее смотрят, Анна берет Райана Крейтона под руку и ведет его к Рейчел и Теду. Начинаются изобильные неискренние объятия и немножко «Боже мой, сколько лет!». Анна и Рейчел хихикают над какой-то дурацкой привычкой Теда – Ты замечала, как он… – а Райану Крейтону дико скучно.
Тед думает: да пусть все на этой вечеринке сдохнут, даже я сам, мне все равно. Он крепко напивается.
Посреди ночного праздника в дверь звонят, и начинается какая-то суматоха. Анна исчезает. Тед пытается пойти за ней, но Рейчел твердо и сурово держит его за запястье. До них доходит слух, что на вечеринку заходил Марко Эрнандес, но ушел, когда узнал, что здесь Анна. Опять говорят о запретительном ордере, о том, есть он или нет, и как это вообще может сработать.
Наступает полночь.
Тед целует Рейчел с языком и хватает ее за задницу. Делая это, он обнаруживает, что можно получать от чего-то удовольствие, несмотря на то, что тебе наплевать. Он находит, что это ощущение – удовольствие и вместе с тем отстранение от него – само по себе доставляет удовольствие. Он думает, не обратился ли он чудесным образом в буддизм или не пережил ли нервный срыв.
Когда Тед наконец извлекает язык из глотки Рейчел, он видит, что за ними наблюдает Анна. Вид у нее огорченный. Рейчел видит, что на них смотрит Анна, и еще раз с торжеством целует Теда. Тед снова чувствует себя лужайкой, на которую пописали.
Анна исчезает, но, когда Рейчел уходит в туалет, возвращается.
– Тед, я могу с тобой поговорить? – спрашивает она.
– Конечно, – говорит он. – Что случилось?
– Наедине.
Она ведет его из дома на веранду. На улице мороз, идет легкий снег, но Теда окружает достаточно пьяного тепла, и ему все равно. Анна закуривает сигарету. Выдыхает серую волну дыма и чешет бедра. Она курит, это новость для Теда.
– Я поверить не могу, – наконец произносит она. – Поверить не могу, что ты это сделал.
– Что сделал?
– Вот так обжимался со своей подружкой. Хватал ее и вообще. Прямо у меня под носом.
– Э… – говорит Тед. – Что?
Анна опускает плечи.
– Не знаю, – произносит она. – Наверное, я просто думала… – она начинает заново. – Наверное, мы просто неделями говорили о том, как мне будет тяжело и как я волнуюсь, что снова всех увижу. Ты же знал, что я даже не хотела сюда идти, но потом ты решил, что пойдешь со своей новой девушкой, и мне тоже пришлось. А потом появился Марко, и это меня просто убило, и, когда я прихожу к тебе за поддержкой, ты в углу обжимаешься с Рейчел Дервин-Финкель. Просто… Мне кажется, наши отношения уже не такие, как раньше, что я тебя каким-то образом потеряла. Я по тебе скучаю, Тед.
У нее в глазах слезы. Тед в жизни не видел ее в таком отчаянии, а Анна часто бывает очень, очень печальной.
– Почему ты молчишь? – спрашивает Анна, шмыгая носом.
– Ну, наверное… – отвечает Тед. – Я просто не знаю, что сказать.
Он неловко ее обнимает.
– Я рядом, Анна. Ты знаешь.
– Я знаю, – говорит она.
Кладет голову ему на плечо, и на секунду все становится, как в ту, другую хорошую ночь, когда жгли костер, когда ярмо ненадолго сняли, освободили от круга: Марко причиняет боль Анне, Анна причиняет боль Теду, Тед причиняет боль Рейчел – бесконечный круговорот ревности и боли.
Анна в слезах говорит:
– Я так устала гоняться за всякими уродами. Я хочу быть с кем-то, кому можно доверять. С кем-то хорошим.
И потом Анна, сияющая Анна, прекрасная Анна, Анна с ямочками и гладкой кожей, с веснушками на носу и чудесными, чудесными волосами, Анна, чей запах его завораживает, Анна, уничтожившая его для всех других женщин, Анна, за которую он готов умереть, Анна, самая совершенная девушка в мире – Анна его целует.
«Я буду для тебя хорошим, – думает Тед, обнимая ее. – Я буду для тебя хорошим до конца своих дней».
Просто дай мне сперва минутку порвать с Рейчел.
Анна ждет на веранде, пока Тед возвращается в дом, чтобы сказать Рейчел, что уходит.
– Анна, – говорит он. – Она… Мы…
Он не заканчивает предложение. Не нужно. Взгляд, который бросает на него Рейчел, проникает глубоко, глубоко, глубоко в тот изодранный сумбур, который у него вместо души.
Конечно, визгу много.
Плача.
Швыряния пивом. (Жидкостью, без стакана.)