Он пошел было к подиуму, но тут увидел чью-то тень, возникшую у сцены. Разглядев того, кому она принадлежала, Джим резко развернулся и вышел из палатки вместе с проходившими мимо осветителями. Оглядываться он не стал.

Джим узнал Даниэля, телохранителя Рашель. Тот бродил по павильону и подозрительно оглядывал всех вокруг. Джиму было известно, что для Даниэля Миндела подозрительность — естественное состояние. Этот кряжистый мужчина лет пятидесяти был похож на глыбу бетона, отлично видел на тысячу ярдов и острижен был так коротко, что голова его казалась бритой.

Джим устроился в парке и стал ждать, когда начнется обеденный перерыв. У людей из мира моды он наступал довольно поздно. Рашель не пошла с остальными. Вместе с Даниэлем она отправилась в дорогой бар на улице де Риволи. Джим последовал за ними на некотором расстоянии. Когда они зашли в бар, он устроился на другой стороне улицы и следил за ними через витрину. Столик выбрал Даниэль, сев таким образом, чтобы наблюдать за публикой и за входом одновременно. После обеда оплатил счет и оставил чаевые тоже Даниэль. Рашель ни разу не заговорила с ним и не посмотрела в его сторону.

Джим понял: если он не выработает какой-нибудь план, до Рашель ему не добраться. Даниэль вечно торчал где-то на заднем плане во время всех вечеринок. Похоже, он был частью семейной собственности. В Париже он тоже держал ситуацию под контролем.

Такси подъехало к бару в пять. Рашель и ее телохранитель сели. Поток машин двигался так медленно, что Джим мог пешком следовать за ними целую милю, но потом потерял такси из виду.

Крепко задумавшись, Джим повернул в сторону своего пансиона.

В этот вечер он пообедал дешевыми блинчиками, которые купил у торговца на бульваре Монмартр. Деньги быстро таяли, и он уже не знал, как и на что будет жить дальше. Он подумывал о том, чтобы пойти в полицию, но что бы он им предъявил в виде доказательства? Только маленький шрам, свои ночные кошмары и стойкое убеждение, что его предали. В голове сложилось представление, что его кто-то к чему-то предназначил, но кто и к чему, он не знал. Он рассчитывал на Рашель, надеясь заполнить пробелы в своих воспоминаниях, но Рашель, как всегда, была далека.

Кто-то заступил ему дорогу:

— Одну минуточку, месье.

Джим поднял голову. Он бесцельно блуждал, засунув руки в карманы и опустив голову. На то, что происходило вокруг, он не обращал никакого внимания. Слишком поздно он понял, что прохода дальше нет и он направляется прямиком к заграждению. Его тут же окружили четверо жандармов из секретной полиции. Одетые во все черное, с пуленепробиваемыми жилетами, они носили кобуру по-ковбойски, чтобы скорее выхватить пистолет, если понадобится. Они наблюдали за Джимом с ленивым интересом, далеким от безразличия.

— Я сделал что-то не так? — поинтересовался Джим, нарочно коверкая французские слова.

— Предъявите, пожалуйста, ваши документы, — сказал один жандарм.

— Я оставил их в пансионе. Я турист.

— В каком пансионе?

Джим назвал пансион, и его отвели к машине. Он думал, что его усадят внутрь и куда-то увезут. Но оказалось, что его просто хотели обыскать и для этого приказали опереться о машину, подняв руки.

Жандарм, который первым заговорил с ним, открыл заднюю дверцу и достал рацию, которая лежала на сиденье. Он включил микрофон и вызвал полицейский участок. Джим слышал, как он произнес:

— Какой-то англичанин.

Тут Джим сообразил: они думают, что он не понимает по-французски.

— Тряпки дешевые, вид изможденный. Говорит, что документы в пансионе д’Аббевиль. У нас еще есть ордера?

Последовала пауза. Джим попробовал было убрать руки с машины, но другой жандарм жестом приказал ему встать в ту же позу. Что ответили по рации, Джим не разобрал. Потом жандарм произнес:

— А что по линии Интерпола? Он и так уже весь исходит потом. Давай, найди хоть что-нибудь.

Джим даже не понял, что его разозлило больше: поза, в которой он стоял им на потеху, или то, как его описали. Он сказал на чистом французском:

— Хотите меня в чем-то обвинить?

Это была ошибка.

Командир вылез из машины и уставился на него в упор. Четыре человека смотрели на него с каменным выражением лица.

Из передатчика отчетливо доносилось:

— На англичанина ничего нет, ордеров нет, по Интерполу сведения еще не поступили.

Они продолжали молча глядеть на него.

О черт, подумал Джим. Ну почему он не мог промолчать? Улочка была пуста, свидетелей не было. Хотя, как ему было известно, свидетели вряд ли помешали бы секретной полиции избить его. Он вспомнил о своей спине и небольшой опухоли, которая появилась между лопатками, вспомнил про взрыв боли в тот день в мотеле, и все внутри у него похолодело, когда он представил, что через этот ужас придется пройти еще раз. Он закрыл глаза, ничего другого ему не оставалось.

(Будь он внимательнее, он услышал бы, как Мишлен Бауэр произносит:

— Вставьте им градусники в анус и подключите каждого к гальванометру… Если они еще раз будут так кричать, тут же дайте мне знать в любое время суток.

И чуть позднее:

— Погодите-ка, что это они делают?)

А потом в дальнем конце Елисейского дворца раздался приглушенный грохот. Послышались крики, завыла сирена.

Кто-то из жандармов отшвырнул его от машины, остальные уже вскакивали внутрь, запускали двигатель. Джим еще пошатывался от этого толчка, а машина уже, газанув на повороте, мчалась вперед, только гравий летел из-под колес. Завыла сирена, машина эффектно завернула на перекрестке, минуя поток встречного транспорта.

«Как вам это нравится?» — подумал Джим.

Вернувшись в свою комнату, он проделал обычную процедуру с резиновым мячиком и попробовал несколько упражнений на растяжку спины. Они немного помогли, но не сняли боль полностью. Джим начал подозревать, что получил какие-то новые повреждения, когда ударился спиной о стену на галерее мотеля. У него было ощущение, что в спине что-то сдвинулось со своего места. Много размышлять на эту тему Джим не стал. Еще меньше ему хотелось представлять, как он лежит лицом вниз на операционном столе, начинает действовать наркоз, и хирург дружелюбно говорит:

— Ни о чем не беспокойтесь, мистер Харпер. Я вызвал специалиста, он поможет разобраться с вашим случаем.

У Джима все начинает туманиться перед глазами, а в дверях операционной возникает улыбающееся лицо Алана Фрэнкса.

Одно было хорошо. Он научился немного контролировать свои кошмары. Сами сны не становились приятнее, но когда он проснулся сегодня утром, то не чувствовал себя такой развалиной, как раньше. Когда боль достигала предела, чувство самоконтроля почти выключалось, поэтому прошлую ночь пережить было легче. Минутная угроза провала в бессознательное, когда он стоял у полицейской машины, была только предчувствием беды. Во всяком случае, он надеялся, что это так. Ощущения, испытанные им в ту минуту, были сами по себе необычны. Он не мог избавиться от мысли, что в них присутствовало какое-то дополнительное измерение.