И я села. В крайнем случае, у меня с собой пистолет. Тот самый, реквизированный. Вряд ли он не заряжен. В примерочной кабинке универмага, где я меняла свой облик, я наскоро его осмотрела. Только для того, чтобы найти предохранитель. Остальное, подумала, придется постигать, что называется, по ходу пьесы.

"Макаров" я положила на дно своего рюкзачка — тяжеловат он для меня. Конечно, и тот, что полегче, я вряд ли смогла вытащить быстро, но я уже успела понять, что раз подобного от меня не ждут, то на меня вполне может сработать так называемый фактор неожиданности: много ли "юных леди" носят в своих сумочках боевое оружие? Тут вам не Америка!

Кажется, я "крутела" на глазах, как смазанное бленд-а-медом яйцо.

Между тем, сидящие впереди мужчины тоже кивнули:

— Не едим мы девушек, не едим. Мы их любим!

Еще не хватало мне попасть в руки сексуальных маньяков! Я невольно взялась за ручку двери.

— Не пугайте детей! — шутливо прикрикнул на них мой сосед и обратился ко мне. — А вы очки хоть на ночь снимаете?

— Снимаю. А разве уже ночь?

— Да, нашей молодежи палец в рот не клади!

— Оставь в покое человека! — отозвался мужчина с переднего сидения. Хочет ходить в очках, пусть ходит. У нас свободная страна.

— Ты прав, — чуть ли не с ностальгией проговорил мой сосед. — Мы так рьяно боролись за демократическую свободу, что теперь ею хоть подавись!

— Только попрошу на политику опять разговор не переводить! — потребовал водитель машины, и отчего-то его голос показался мне странно знакомым.

Мало ли на свете знакомых голосов! Я вовсе не собиралась напрягать свои извилины в попытках вспомнить, где я его слышала. Разве мало у меня своих забот? И то хорошо, что мои попутчики вовсе не пытались ко мне приставать или говорить пошлости… В конце концов, очки я сняла. Перед ними маскироваться мне было незачем.

— А глаза-то у вас… — пытливо заметил мой сосед.

— У меня что-то с глазами?

— Глаза красивые, ничего не скажу… Но, как бы это поточнее выразиться, не по возрасту мудрые.

Что поделаешь, для глаз ничего, кроме очков, не придумали. Впрочем, может делать соответствующий макияж? Гримируют же в театрах актрис под молоденьких девочек… Но я учту на будущее… На какое такое будущее? Неужели и впредь я собиралась участвовать в каких-либо аферах?

Для чересчур приметливого попутчика я произнесла:

— Заботы одолевают.

— А не можем ли вы облегчить вашу тяжкую ношу?

— Увы, — фальшиво вздохнула я — врать, так врать о том, что ты хорошо знаешь, — зарубежную литературу все равно придется изучать мне.

— Ой, ребята, да мы с вами студентку подобрали. Вон какие они у нас нынче… ладненькие!

— А где вы учитесь, — не поворачивая головы, спросил водитель.

— В университете. На филологическом.

Мы проезжали через какой-то населенный пункт, и когда остановились на очередном светофоре, водитель повернулся ко мне и сказал:

— Здравствуй, Белла!

Это до какой же степени нужно углубиться в свои проблемы, чтобы не узнать Глеба Винярского, с которым мы учились в одной группе целых пять лет! Глеб — наш лучший студент — после окончания университета — поступил в аспирантуру, и теперь преподавал там же. Да, тесен мир!

— Здравствуй, Глеб! — вынуждена была расконспирироваться я. — Выходит, меня легко узнать? А я-то думала…

— Вовсе не легко! — успокоил он; то есть, он не думал, что успокаивает, но его слова именно так на меня подействовали. — Но, если помнишь, я был в тебя влюблен, а любящее сердце вещее… Однако, ты теперь одеваешься так экстравагантно!

Понятное дело, что Винярский моему прикиду удивился. Он был всегда так консервативен, а навязанный мамой стиль моей одежды в полной мере соответствовал его представлением о том, как должна была одеваться студентка тех лет.

Потому Глеб нравился моей маме. Был безразличен мне. И совсем не нравился Артему. Но уже совсем по другой причине.

Как бы то ни было, перед Глебом я могла не скрываться.

— Хочу тебе признаться: мое нынешнее одеяние — не что иное, как маскарад.

— Слава богу, ты сняла груз с моей души, — откровенно высказался Глеб и представил меня своим спутникам. — Знакомьтесь, парни, это — Белла Решетняк — первая красавица нашего факультета.

— Что? — не поверил мой сосед. — Это юное создание — твоя однокурсница? И почему я не пошел на филологический?!

— А это мои друзья, — продолжал Глеб — Тот, что рядом с тобой Костя Левченко, мой коллега по университету, доцент, преподает химию. А рядом со мной — писатель из Санкт-Петербурга Витя Круглов.

— Нет, на нашем курсе таких студенток не было, — продолжал сокрушаться Левченко.

— Это в Москве, где ты учился, не было, а в нашем городе, как видишь…

— Но, главное, подкатываться к таким девушкам он научился. Ишь, засыпал Беллу комплиментами. Можно подумать, не науку химию в вузе изучал, а науку обольщения…

— Ребята, прекратите ерничать, — прервал их словопрения Глеб. — Мне сдается, у Беллы трудности, а вам бы только поржать… Нельзя ли полюбопытствовать, ты догоняешь или убегаешь?

— Убегаю, — вздохнула я.

Но если они ждали от меня дальнейших откровений, то им пришлось разочароваться. Я вовсе не собиралась взваливать на Глеба и его товарищей свою нелегкую ношу.

Что поделаешь, это сильнее меня. Сама я нарушила не одну статью российского Уголовного кодекса, но я знала, из-за чего рисковала, а эти молодые люди… Зачем подобный риск им?

У меня не было сомнений в том, что расскажи я откровенно о своих бедах, и они тут же возьмутся помогать. Женщина самой природой организована так, чтобы прежде всего думать о последствиях своих шагов, а мужчины чаще всего идут на поводу минутного порыва. Как сказал Жванецкий, одно неосторожное движение, и ты уже отец.

Казалось бы, именно теперь я должна хвататься за любую руку, которая вытащит меня из многочисленных бед, обрушившихся на мою голову. Это и раненый муж, оставленный мною вдалеке от дома, в больнице, брошенный под присмотр чужих людей. Это и бандиты, которые неслись за мной в погоню…

И все же во всем это было одно "но". Наш с Артемом частный интерес. Это ради него мы рисковали своими жизнями. И все наши неприятности были связаны с тем, что мы вознамерились иметь побольше денег. А раз мы хотели обогатиться, нам самим за то и расплачиваться!

Вот если бы мы выполняли какой-то гражданский долг, то призывать на помощь соотечественников нам бы сам бог велел. А так… Видел ли свет подобную дуру?

Как-то на третьем курсе сам же Глеб говорил мне:

— Решетняк, у тебя явно вывихнуты мозги. Так, как ты, рассуждали энтузиасты двадцатых годов. Или женщины-декабристки…