Затем явился тот самый Сергей Будницкий, который крутил роман с Машей, а потом с Настей, и дал нам понять, что обе они – те еще потаскушки и что вообще они его больше не интересуют. На момент совершения убийства он, по его словам, спал сном младенца, потому что привык поздно вставать. Где он работает? Он официант в ресторане, который закрывается только утром. Вот поэтому ему и приходится днем отсыпаться.

За Будницким последовал Иван Судейкин, к которому мы долго приглядывались, потому что по описанию он был похож на человека, которого видела свидетельница. Судейкин тоже пытался всучить нам деньги, умоляя не рассказывать его жене о романе с Настей. Мы пообещали ему, что его жену мы потревожим только в самом крайнем случае.

Когда место Ивана Судейкина занял бизнесмен Иннокентий Левицкий, он первым делом сообщил нам, что у него времени в обрез и, кроме того, мы вообще не имеем права его допрашивать, потому что он является гражданином иностранного государства. В доказательство был предъявлен американский паспорт. На вопрос о том, почему он по телефону не упомянул об этом обстоятельстве, бизнесмен признался, что столь малозначительный факт вылетел у него из головы. Впрочем, он все-таки согласился побеседовать с нами, но неофициально, без протокола.

Левицкий не слишком часто встречался с покойной, но он был чрезвычайно наблюдателен, и от него мы узнали массу интересных деталей. Во-первых, он подтвердил, что у Насти были очень плохие отношения с матерью и ее вторым мужем. Во-вторых, Настя, оказывается, знала, что у ее так называемого жениха Антона Илларионова подрастал ребенок на стороне и, кроме того, что сам Илларионов регулярно видится с другой женщиной. В-третьих, свою лучшую подругу Машу Караваева просто-напросто третировала, например, назначала ей встречу, на которую приходила через три часа. Однако Маша терпеливо сносила все выходки Насти и восхищалась ею так же горячо, как и раньше. В-четвертых, бывшая содержательница публичного дома Инна Василевская регулярно занимала у покойной большие суммы денег и не возвращала их.

– Интересно, почему Инна Петровна забыла упомянуть об этом обстоятельстве, – сказал Ласточкин, нахмурившись.

– У! – Левицкий закатил глаза. – Эта Инна Петровна – такая пройда! Не в моих привычках оговаривать людей, но на вашем месте я бы к ней пригляделся.

В конце беседы Левицкий спросил, что случилось с попугаем Флинтом. Мы объяснили, что попугай, очевидно, улетел и вряд ли вернется.

– Жаль, – вздохнул Левицкий. – Это была самая умная птица из всех, какие я видел. Помню, один приятель Насти все пытался научить его говорить «попка-дурак». Флинт смотрел-смотрел на него и вдруг говорит ему голосом Насти: «Сам дурак!» Она сама мне об этом рассказывала.

– А нам говорили, что этот попугай был довольно противной птицей, – заметила я.

– Ну, это смотря с кем, – живо возразил Левицкий. – Например, он не выносил тех, кто курит. Ему нравилось, когда с ним хорошо обращались. Я приносил ему виноград и зеленые яблоки, которые он любил, и он всегда говорил мне: «Спасибо, ты меня не забываешь!»

– Как по-вашему, – спросил Ласточкин, иронически покосившись на меня, – если Флинт… гм… присутствовал при убийстве, он мог что-то запомнить?

Левицкий аж на месте подпрыгнул.

– Вы тоже об этом подумали? Я уверен, он все видел! Вам обязательно надо его отыскать. Я же говорю, это была такая птица – у! Лучшего свидетеля вы не найдете!

– Хорошо-хорошо, – довольно кисло промолвил капитан. – Уверяю вас, мы так и сделаем.

– Еще один ненормальный, – проворчал он, когда за Левицким закрылась дверь. – А еще говорят, что бизнесмены разумные люди.

– Ну, это ты не прав, – возразила я. – Бывают умные собаки, умные попугаи и умные кошки. В этом смысле у них все как у людей.

– Лиза, – жалобно сказал Паша, – умоляю тебя!

Он пригласил в кабинет Анатолия Березина, другого бизнесмена, спортивного седоватого брюнета лет сорока пяти. Березин явился без адвоката, но держался так уверенно, словно ехал на танке в чистом поле, где мы с капитаном были не более чем комьями грязи под его гусеницами. Для начала он заявил:

– Если вы ищете, кто мог убить эту дамочку, могу сразу же сказать вам, что я ее не убивал. Так что можете не тратить зря на меня свое время.

– Какие у вас доказательства того, что вы не лжете? – спросил Ласточкин.

Березин пожал широкими плечами.

– Я просто знаю, что не делал этого, вот и все. Или вам нужно алиби? Пожалуйста: в воскресенье утром я отсыпался после субботней попойки. Мы обмывали новый контракт.

– У вас есть свидетели?

– Можете опросить охранников в моем подъезде. Они знают, что в воскресенье я никуда не выходил.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что он считал Настю Караваеву разновидностью платной проститутки, только более занятной, чем они, потому что она могла, ко всему прочему, говорить о поэзии, театре и классической музыке.

– Ума не приложу, кто мог ее убить, – признался Березин. – Вообще-то такие девицы плохо не кончают. Обычно они находят себе денежное вымя, за которое выходят замуж, рожают ему одного ребенка и тихо живут в свое удовольствие.

– Может быть, ее кто-нибудь приревновал? – предположил Ласточкин, который во время допроса рисовал на бумаге зигзаги, которые наверняка возбудили бы нездоровое любопытство не у одного психиатра.

Березин насмешливо поглядел на него.

– Таких не ревнуют. Или вы имеете в виду, не приревновала ли ее какая-нибудь другая дамочка? – Он немного подумал. – Знаете, а вот такое вполне могло быть.

– Она вам не жаловалась в последнее время, что у нее какие-то сложности, ей кто-то угрожает?

Березин закинул ногу на ногу и устремил задумчивый взор на стену над пишущей машинкой.

– Был один такой не очень внятный разговор, – помедлив, признался бизнесмен. – Я понял так, что у нее возникли трудности. Типа того, что кто-то что-то ей пообещал и обманул. Но конкретно она ничего не сказала.

– Жаль, – вздохнул Ласточкин. – Закончила протокол, Лиза? Распишитесь вот тут, пожалуйста.

Обычно свидетели подписываются, почти не глядя, довольные тем, что могут уйти восвояси, но не таков был Березин. Он тщательно прочитал текст и поднял на меня глаза.

– Тут написано: «находят себе богатого человека», а я сказал «денежное вымя». И далее: приревновала «другая женщина», а я сказал «дамочка».

– Вообще-то это почти одно и то же, – сказал Ласточкин.

– В том-то и дело, что почти, – отозвался Березин, но протокол все-таки подписал.

Когда он наконец удалился, мы вздохнули с облегчением и пригласили последнего поклонника Караваевой, Савелия Рытобора. Не знай вы, что ему шестьдесят лет, вы бы дали ему не более сорока пяти. Он был подтянутый, моложавый и энергичный, с густой темной шевелюрой, и возраст его выдавали только предательские коричневые пятнышки на руках.