не был врачом, по воле судьбы оказавшимся на Балу любви. Он забыл обо всем, позволив прекрасной правде завладеть его сердцем, и почувствовал, как тяжесть на плечах стала легче. Он вернулся на свое место рядом со Смертью, кивал и улыбался гостям в пышных платьях и костюмах, слушая самые разные истории и думая только об одной. В ней не было затонувших кораблей, борьбы за социальное равенство и пожаров, устроенных сумасшедшими, но были смех и ненависть, не имевшая смысла.

Часы спустя он глянул вниз и тихо вздохнул с облегчением: поток гостей начал редеть.

– А вот и композитор Рауш – он и мадам Смирнова всегда прибывают последними, – сказала Смерть, когда поток гостей уже заметно поредел. – Ее знатные родители были против брака со странствующим музыкантом, и, отказав Раушу, она вышла замуж за другого. Рауша похоронили вместе со стопкой ее писем. – Смерть склонила голову в ответ на их приветствие, Матвей улыбнулся. – А все его произведения были посвящены ей. Что ж…

Лестница перед ними наконец была пуста. Матвей стоял и смотрел на спокойную воду, на поверхности которой танцевали лунные блики. Затем повернулся к Смерти, и та, вздернув подбородок, посмотрела ему прямо в глаза.

– Теперь нам надо обойти гостей, милорд.

Захваченный мыслью о новой встрече с родителями, Матвей машинально взял ее руку и удивился, какой мягкой оказалась ее ладонь. На мгновение Смерть напряглась, и ее глаза снова странно вспыхнули. Она выдернула руку, вместо этого обхватив его локоть тонкими пальцами. Матвею показалось, что они дрожали, но лицо Смерти оставалось спокойным.

Души кружились в танце, поражая грацией и чистотой движений, и от мраморных плит отражался их веселый смех; стоило Матвею под руку со Смертью приблизиться к ним, они расступались и замирали в поклонах. Другие пары стояли у столов с бокалами и кусочками фруктов в руках и беседовали, а третьи были заняты друг другом. Проходя мимо укромного закутка в тени колонны, Матвей заметил Ледова и мисс Нероли, слившихся в страстном, чуть ли не животном поцелуе, и поспешно отвернулся.

– Скажите, миледи, – начал он, – на Балу всегда исполняют только классическую музыку?

– Одним из условий участия в Бале, – ответила Смерть, – является способность композитора собрать музыкантов, которые смогли бы исполнять музыку для разных народов и эпох. Посмотрите, – она указала в дальний конец террасы, – пока большинство танцует вальс под музыку Свиридова, там исполняют гагаку. А чуть в стороне играют на лире. Вам отсюда не слышно, но у стола с напитками можно послушать и рок-баллады, и джаз-вальс. Места хватает всем.

Матвей засмеялся. Его родители точно были рядом с джаз-вальсом.

– Удобно.

Уголки губ Смерти тоже дернулись вверх. Пока они шли вперед, Матвей наконец-то смог увидеть, откуда они целую вечность назад вышли на террасу. Дом Смерти напомнил ему сказочный деревянный терем. Над центральным входом простиралась выступающая треугольная крыша, а карнизы окон были украшены резьбой. Рядом с центральным шпилем над входом в дом соседствовали еще два поменьше, а слева к фасаду прилегала башня с небольшим балконом, окна которой смотрели на воду. К перилам подбирались плети густого вьющегося растения. Еще выше над шпилями изгибались темные силуэты гор.

– Здесь так красиво, – сказал Матвей, ловя взгляд отсалютовавшего ему бокалом легионера в золотых доспехах и кивая в ответ. – Кто построил этот дом? Какой-то известный архитектор?

Ему показалось, что она его не услышала, – так долго пришлось ждать ответа. Наконец, крепче обхватив его руку, Смерть сказала:

– Все сделала я сама.

– Достойное место для такого Бала, – заметил Матвей, предвкушая радостную встречу с родителями и не придав значения возникшей паузе. Кажется, он начинал искренне наслаждаться праздником. Смерть рядом с ним хранила молчание, ловя глазами каждый взмах руки, ласкающей талию, каждое движение переплетавшихся пальцев; разглядывала смеющиеся лица прижимавшихся друг к другу любовников. Ее лицо было бесстрастным, но рука крепко сжимала локоть Матвея.

– Папа! – воскликнул Матвей, наконец заметив родителей в глубине террасы, и потащил ее за собой. Как он и предсказывал, они танцевали друг с другом в такт мелодии джаз-вальса и улыбались.

– Милорд, не забывайте о других гостях, – зашипела Смерть, но Матвей был глух к ее предостережению. Уж кто-кто, а обессмерченные любовью души должны его понять.

Когда он приблизился, отец улыбнулся, касаясь его руки. Его пальцы были такими же теплыми и мозолистыми, как при жизни, и на этот раз Матвей не сдержал слез. Он много раз представлял себе, что бы сказал родителям, будь они живы, но теперь не мог подобрать слова.

– Я знаю, о чем ты думал все это время. Ты не виноват в случившемся, сынок, – твердо произнес Иван. – Это я не сумел дождаться помощи. Ты сделал для меня все что мог. Мне очень жаль, что я так редко говорил при жизни, что горжусь тем, кем ты стал. Я, простой продавец автомобилей, отец настоящего гения… А наша мама? Где медицина и где юриспруденция?

Стоявшая рядом Варвара улыбнулась. Ее карие глаза сияли. Матвей, несмотря на шелковую мантию и статус хозяина Бала любви, снова почувствовал себя маленьким мальчиком.

– Мы все любили друг друга, как бы сильно ни ссорились, мой дорогой. Просто некоторые вещи невозможно изменить, что бы ни случилось. Ты вот, – покачала головой Варвара, обращаясь к Ивану, – и сейчас упрям как осел. Помнишь дачу, которую мы снимали, когда ты был маленьким, Матвей? Сейчас мы живем точно в таком же доме, но папа настоял, чтобы рядом росли оливковые деревья, как в какой-то Греции!

Матвей засмеялся вместе с родителями – по-настоящему и громко, наслаждаясь ласковым теплом их любви, которое все же не успело исчезнуть из его памяти. Это было все, что имело значение. Когда он опустил голову, то успел поймать взгляд Смерти – пронзительный и восхищенный, словно они трое говорили на незнакомом языке, который ей очень хотелось понять. В следующее мгновение она вернула себе вежливое выражение.

– Нас ждут, милорд.

Матвей повернулся к родителям и обнял каждого по очереди. Мать поцеловала кончики пальцев и коснулась его щеки. Отец сжал плечо в последний раз.

– Вы были со мной в те два дня? – спросил Матвей, прекрасно зная, что они поймут, о чем речь.

– Да, были, – сказала Варвара. Ростом она доходила ему до плеча и стояла, задрав голову. – Мы были с тобой и после. Пожалуйста, прости, что поняли все слишком поздно.

– Не совершай наших ошибок. Любовь все преодолеет, – добавил Иван. – Мы всегда гордимся тобой.

– Я люблю вас, – искренне сказал Матвей, прежде чем почувствовал, что его тянут прочь. В его глазах были