Он видел их улыбки, слышал их смех – искренние, потому что что-то подсказывало ему: на Балу любви не было места лжи. Любовь сквозила в каждом их движении и взгляде. А вот ненависть действительно оказалась бессмысленна. Больше ему ничего не нужно было знать. Матвей решил, что хочет навсегда запомнить их такими, как на Балу, спокойными и улыбающимися. Полными любви к их семье, которая однажды воссоединится.

Смерть молчала, давая ему время подумать. Ее руки были сложены на коленях, но Матвей помнил, как они сжимали его локоть во время Бала. Его взгляд медленно поднялся по серебряному платью, белой шее и наконец остановился на зеленых глазах. Они выдавали ее несколько раз за этот вечер. Когда она говорила о любви; когда наблюдала за парами гостей; когда смотрела, как он разговаривал с родителями; когда он пригласил ее на танец и они вместе кружились по террасе, не в силах отвести взглядов. Во время танца в ее броне будто появились трещины: в них он мог увидеть и трогательное восхищение магией музыки, и гордость за людей, благодаря которым этот праздник до сих пор был жив. Их не мог затмить даже последний обряд – напротив, теперь он в полной мере представлял себе могущество бессмертной любви и бессмысленность любых попыток уничтожить ее.

Затем он подумал: первым, что сидевшая перед ним девушка видела в людях – даже тех, кто жаждал встретиться со смертью, – всегда был страх. Она была обречена смотреть на счастливых любовников и знать, что человек, разделивший с ней этот вечер, только и ждал вознаграждения – встречи со старой любовью, семьей или знаменитостью. Ко всем гостям она относилась с почтением и добротой, как к старым друзьям. Доброту она проявляла и к Матвею. Смерть не была равнодушной, пусть и хотела такой казаться. Матвей, долгие годы учившийся защищать собственное сердце от чужой боли, понимал это как никто другой. Теперь к его стремлению узнать больше о принципах ее существования примешивалось неподдельное восхищение.

Полено в камине треснуло и выбросило в воздух столп искр.

– Хочу, чтобы вы сказали, могу ли я поцеловать вас.

Повисло молчание. Впервые с момента их встречи Смерть растерялась. Он прочитал это на тонкой линии ее губ.

– Мое первоначальное желание уже исполнилось, прямо во время Бала, – пояснил Матвей. – Я очень рад, что мне выпал шанс провести эту ночь рядом с вами, миледи. Мне показалось, что и вы получили удовольствие. Я хочу поцеловать вас, но только если вы дадите свое разрешение. Если нет, то я приму отказ и сочту желание исполненным.

«Я забуду Бал уже завтра, – сказал он себе. – Я вернусь к привычной жизни. Но здесь и сейчас больше всего я хочу, чтобы она сказала да».

В глазах Смерти появилось любопытство. Она склонила голову, изучая его и словно ожидая, что он вот-вот возьмет свои слова назад. Но этого не случилось. Чем дольше Матвей смотрел на ее прекрасное лицо, тем больше верил, что принял правильное решение.

– Вы сильный человек, раз вам было достаточно всего нескольких секунд с родными, – наконец тихо сказала Смерть. – Вы уверены, что не хотите провести с ними еще немного времени? Я могу вызвать сюда их души.

Матвей покачал головой:

– Это будет мукой для нас всех, миледи. Несколько минут ничего не исправят. Они останутся здесь, а я вернусь домой. Я хочу запомнить их такими, какими увидел на Балу. Я ведь запомню, правда?

Смерть кивнула.

– Хорошо. А теперь, пожалуйста, исполните мое желание.

Сердце в его груди забилось чаще, и, не дожидаясь ее ответа, он встал на ноги. Она медленно поднялась следом и, когда он шагнул ближе, встретилась с ним взглядом. Он никогда не видел женщины красивее.

– Итак? – тихо спросил Матвей.

– Да.

Ее губы были приоткрыты, а блестящие глаза бегали между его – до тех пор, пока он не коснулся щеки, бледной и гладкой, как мрамор. И эти веснушки… кто бы мог подумать.

Матвей склонил голову и прижался губами к ее губам. Они были теплыми и мягкими, а от ее кожи исходил едва уловимый, но опьяняющий запах, похожий на цветочный. Он почувствовал, как тонкие пальцы скользнули по его груди и остановились над сердцем, сжав в кулаке ткань серебристого жилета и не позволяя ему сдвинуться с места. Смерть медленно, почти робко поцеловала его в ответ. Инстинктивно он накрыл ее руку своей и с облегчением отметил, что она расслабилась. Другая рука обвилась вокруг ее затянутой в шелк талии, хотя они и так стояли вплотную. Матвею совсем не хотелось, чтобы все закончилось так скоро.

Смерть отстранилась первой, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Огонь в камине казался ярче, у него кружилась голова, а все тело охватил жар. Ее зеленые глаза сияли, но дело было совсем не в отблесках пламени. Она смотрела на Матвея, словно видела чудо – впервые за целую вечность, и он едва сдержал дрожь. Никто никогда не смотрел на него так, даже после самой сложной операции, даже на свидании. Он был уверен, что Смерть знала, как колотилось сердце под ее ладонью. Ее близость, ее прикосновения, цветочный запах кожи, отблески огня на серебряной ткани под ее рукой – все это соединилось в одно неописуемое, неизвестное ему до этого дня чувство. Он улыбнулся ей, мягко сжав пальцы, и понял, что попросил слишком мало. Он хотел поцеловать ее губы еще раз. А затем еще, каждый день до следующего Бала, когда ему пришлось бы уступить свое место новому хозяину.

Словно прочитав его мысли, Смерть опустила взгляд на их соприкасающиеся руки и блестевшее на его пальце кольцо.

– Желаю вам счастья, Матвей Иванович. До встречи в положенный час, – прошептала она, и переполнявшее сердце Матвея тепло сменилось холодом. Прежде чем он успел сжать ее руку сильнее, она высвободилась и отступила прочь, и его сразу окружили густые тени. Запоздало он вспомнил, что на его кубке была изображена черная луна. Живая вода.

Матвей попытался заговорить, но его голос потерялся во мраке. Его потянули за руки и одежду прочь от горевшего камина и стройной фигуры в серебряном платье, а в следующее мгновение он уже стоял в прихожей своей квартиры.

– Твою мать! – выругался Матвей, взъерошив волосы, и обнаружил, что с пальца исчезло кольцо. Он был в своей обычной одежде, но из нагрудного кармана футболки все еще выглядывал цветок, сорванный Смертью. В порыве безумной надежды он распахнул входную дверь, надеясь, что она пришла за ним, но на пороге никого не