его эти пляски в костюме хомяка. Ты думаешь, ему важно, что́ о нём подумают? Нет, безусловно, ему хочется, конечно же, чтоб его игру оценили, – но – он делает это, танцует и веселиться в костюме, потому лишь, что он – такой… Вот оно – тождество, – с расстановкой говорит режиссёр, – о котором я тебе говорю. Он просто такой и никакой другой. И если какой-то блядской суке не нравится, что он такой, – пускай эта сука разъебётся нахуй со своим ебучим мнением. А чьё это мнение? – Это мнение блохи, вонючей гниды, и именно поэтому: учитывать его – не уважать себя и то, что́ ты делаешь».

«Так чёрт! – восклицает актёр. – Так могут думать все, и получается, что ты оправдываешь своей этой тождественностью всё: и убийство, и изнасилование. Ведь кто их может судить? Может в их-то понимании: убийц и насильников – все остальные люди, их осуждающие – это те самые выродки, чьё мнение ни черта не стоит!»

«А я не говорю о девиации».

«А как будто его пляски в костюме – не девиация! Как раз таки девиация!»

«Но эта девиация направлена не на агрессию – то есть это позитивная девиация! А то, о чём ты говоришь, – девиация негативная, вот и всё! В этом вся суть: может, вся твоя индивидуальность – это сплошная девиация, но если она не направлена на разрушение, значит, она вне общественной критики и морали, потому что это нонконформистское поведение – есть сама эта мораль».

«Да-а-а… – тянет актёр. – Ты ещё отождестви с моралью то, что мы делаем».

«А что в нашем занятии плохого?» – интересуется мой друг.

«А тебя не смущает тот факт, что всё это…»

«Порно?» – с напускной наивностью уточняет режиссёр.

«Да, – кивает парень-актёр, – и не строй из себя идиота, будто не понимаешь, о чем я. Да, порно – тебя не смущает, что уже целые поколения вырастают на нём?»

«О-о-о-о… Вот прям декабрист! Что они, что ты – всё завравшиеся клоуны! Если тебя так волнует подрастающее поколение, так что ж ты до сих пор снимаешься-то, а? Давай, раз ты такой хороший, брось это срамное занятие! Начни с себя. А если хочешь честно: то мне не стыдно, и меня это не смущает – то, что пятилетняя девочка может свободно поглядеть в интернете на то, что люди могу вытворять друг с другом и с ней в частности! Я, – он тычет указательным пальцем себе в грудь, – я вырос на порно. Он, – показывает на меня, – и он, – показывает на писателя, – и ты тоже. Да будет тебе известно, все мы с самого детства смотрим порнуху, пялимся во все глаза и получаем от этого удовольствие! И если хочешь сказать, что из-за порнографии люди рано начинают половую жизнь, ещё будучи детьми – тринадцати, двенадцати, десяти лет, – то я тебе отвечу – да, это так. Но мне плевать на это, – говорит режиссёр. – Потому что это – не моё дело, кто, с кем и когда трахается. Это становится моим делом только тогда, когда я в качестве режиссёра присутствую на съёмках, – и это всё. А за детьми должны следить их родители. А иначе, зачем они тогда вообще нужны, эти родители, если при любом удобном случае пытаются переложить вину с себя то на плохую компанию, то на телевидение, то на интернет? И получается, что чадо их растёт конченной блядью или конченным дебилом и деградантом не потому что они, эти сраные родители, не постарались это чадо должным образом воспитать, а потому что телевидение у нас якобы такое развращающее, и интернет у нас такой порочный! Вот отличные дела! Родители и только родители всегда и во всём виноваты, что бы ни учудили их сучьи дети! С самого начала они должны вложить в ребёнка те основы самоконтроля, который бы продолжал действовать и в их отсутствии. Я не тешу себя надеждами о том, что моя мама никогда не хотела меня к чёрту придушить. – Мой друг обильно жестикулирует. – Все дети тупые. Вот я был тупой. – Показывает на себя, упирая в грудь ладонь. – И не думаю, что кто-то от меня отличался в этом плане. Но моя мать всё-таки как-то да ухитрилась сделать так, что я ни во что не влипал и ничего не вытворял в её отсутствие. И поэтому я считаю, что незапланированное зачатие – преступление перед человечеством. Так как очень часто затем такие безответственные родители просто не занимаются воспитанием ребёнка…»

«А ты не думал, что незапланированные зачатия у детей часто случаются как раз таки из-за просмотра ими порнографии?» – говорит актёр.

«А мне плевать, из-за чего это случается, – вкрадчиво отвечает режиссёр. – И уж точно не тебе говорить о пагубном воздействии порнографии, тебе так не кажется?! Почему-то я после просмотра порнухи не пошёл трахаться с первой встречной! И он не пошёл, и он! Почему бы это, а? … оу…» – он вдруг осёкся, плотно сжав губы, и глянул на меня, наверное, предполагая, что я посоветую ему, как быть дальше, после того, что он сейчас ляпнул.

Актёр надолго замолчал. Я знал причину этого молчания. И мой друг-порнограф её знал тоже; писатель же, не ведая сути, мог лишь догадываться, почему парня смутили последние слова режиссёра, который, поняв свою оплошность, тоже молчал, наблюдая за реакцией юноши, чей взгляд беспорядочно блуждал по еде на столе и напиткам.

«Хм… прости,» – говорит мой друг.

«Ну да, ну да… – угрюмо кивает тот. – Опять твоя теория самоконтроля».

«Ага…» – вздыхает режиссёр.

«Чего это ты притих-то? Теории беспристрастны, не так ли? – говорит актёр. – И если так выходит, что кто-то проигрывает, согласно их постулатам, – то это целиком и полностью проблема этого самого проигравшего…»

«Но что-то с трудом вериться, что ты это осознаёшь в должной мере…» – аккуратно отвечает мой друг-порнограф.

«А, собственно, какая разница, верю ли я или нет: суть-то остаётся той же – ты прав, хоть мне и неприятно это признавать. Наверное, всё из-за того, что я до сих пор не смирился с тем, около чего мы сейчас блуждаем…»

«Видать».

«Но не заморачивайся… – пыл юноши поутих, как и пыл моего друга. Мы же с писателем молча за ними наблюдали. – В своих провалах виноваты только мы сами, – заключает он».

«Что ж, рад, что ты это понимаешь. Но и сильно, конечно, хочется надеяться на то, что ты не лукавишь».

«Тебе только это и остаётся, не правда ли?» – заулыбался актёр.

«Ты прав. Ну а если вернуться