– Вы можете показать мне дорогу во Фрайзинг? – спросил человек с какой-то ненормальной интонацией.

В любом случае это был очень странный вопрос, потому что дорога на Фрайзинг лежит с противоположной стороны Мюнхена.

– Мой друг на той стороне дороги, – продолжал человек, – он останавливает машины, которые едут с другой стороны.

Гитлер что-то заподозрил и тут же захлопнул дверцу, приказав Шреку ехать как можно быстрее. Машина едва успела набрать скорость, как позади нас раздались три пистолетных выстрела.

На следующий день газеты сообщили, что в одном месте были обстреляны несколько машин и что в одном из этих случаев пуля прошла через заднее стекло и вышла через лобовое, но никого не задела. Тогда Шрек очень внимательно осмотрел машину и нашел в обивке три входных и выходных отверстия от пуль. Если бы хоть одна из них прошла на несколько сантиметров ниже, инцидент имел бы совсем иной исход!

В ходе расследования полиция обнаружила в окрестностях Лохофа раздетого почти догола и тяжело раненного человека. Выяснилось, что из близлежащего приюта для умалишенных сбежал пациент, которого предположительно переехала какая-то машина и протащила за собой на значительное расстояние.

Адъютант Гитлера Шауб и я пошли в больницу посмотреть, тот ли это человек, который стрелял в нашу машину. Но он был так замотан бинтами и так тяжело ранен, что мы не смогли установить, он ли это.

Когда мы вернулись из больницы, Гитлер сказал:

– Знаете, я просто не понимаю, что заставило меня захлопнуть дверцу. Все то же странное, необъяснимое чувство!

Опять, как много раз до того, шестое чувство предупредило его о нависшей опасности.

«Моя невеста – Германия», – часто говорил Гитлер, и, хотя он шутил, все же в этой шутке была доля правды. Хотя Гитлер наслаждался обществом красивых женщин, он твердо собирался оставаться холостяком и подчеркивал это свое намерение всякий раз, когда возникал вопрос о браке.

После прихода к власти он часто просил фрау Геббельс пригласить на чай кого-нибудь из молодых актрис и с большим удовольствием приходил на эти чаепития, показывая себя обаятельным и галантным гостем. Обычно каждой приглашенной девушке он дарил букет цветов и бонбоньерку.

В один из подобных случаев я как-то сказал ему:

– Герр Гитлер, вам остается только сделать выбор. Я уверен, что ни одна женщина вам не откажет.

– Вы же знаете, Гофман, что я думаю. Да, я люблю цветы, но из-за этого я же не пойду в садовники!

Он не отдавал предпочтения никакому типу внешности. Больше всего его привлекала индивидуальность и родственный склад души. Простушка Гретхен или утонченная светская львица, пышнотелая или по моде стройная – все они по-своему восхищали его. Если б он вообще имел какие-то предпочтения, то я сказал бы, что ему нравились элегантные, тонкие женщины. Кроме того, он ничего не имел против губной помады и лака для ногтей, которые так сурово осуждались в партийных кругах.

В старые времена, когда в партии возникла дискуссия по поводу коротких стрижек, партийные консерваторы призывали «не допускать женщин с короткими стрижками на партийные собрания», но Гитлер решил дело в пользу коротких волос.

Он отверг форму, первоначально разработанную для Союза германских девушек, и заявил, что в вопросе женской униформы мы должны следовать примеру аналогичных союзов за границей. На первом же торжественном параде, который проходил в его присутствии, он обратился к вождю гитлерюгенда моему зятю Бальдуру фон Шираху:

– Что за мешки! На бедных девочек не посмотрит ни один мужчина. Партия не собирается выращивать племя старых дев!

По приказу Гитлера известному берлинскому модельеру поручили сконструировать новую форменную одежду для женских отрядов молодежного движения, и эти модели, куда более привлекательные, тут же вошли в обиход.

Во время борьбы за власть Гитлер хорошо понимал роль женщины как фактора политического влияния и был убежден, что женский энтузиазм, упорство и фанатизм могут иметь решающее значение. На митингах в его поддержку женщинам отводилась особая роль. Задолго до начала митинга, вооружившись спицами и швейными иглами, эти «неподкупные»[10] садились в первых рядах и тем самым не подпускали слишком близко к Гитлеру оппонентов, без которых не обходился ни один митинг.

Их восторженные возгласы и яростные овации, прерывавшие речи Гитлера, обычно определяли успех первых митингов. Эти женщины были лучшими партийными агитаторшами; они убеждали мужей примкнуть к Гитлеру, они жертвовали свободным временем ради политических мероприятий и полностью посвящали себя делу партии.

Хотя они часто приводили Гитлера в смущение, ему не оставалось иного выбора, кроме как принимать восторг и преклонение, которые щедро расточали ему эти преданные сторонницы, – и надо сказать, зачастую весьма надоедливым образом! Это правда, что женщины сыграли решающую роль в партийном строительстве, но нельзя отрицать и того, что их неуемное рвение подняло не одну бурю в политическом стакане.

Однако женщины почти не допускались к управлению партийными делами, и в Третьем рейхе ни одна женщина не занимала важного положения.

– Я никому не дам совать палец в мой политический пирог, – как-то сказал мне Гитлер. – И уж конечно, женщине!

Мы столько раз отмечали Новый год с Гитлером, но никогда у нас не было таких же счастливых и беззаботных праздников, как в первые годы дружбы. Уже в то время Гитлер не пил спиртного, и, хотя его воздержанность в некотором смысле обуздывала компанию, она совсем не портила вечеринку, но удерживала веселье в разумных рамках.

После того как Бергхоф расширили и пристроили к нему несколько гостевых комнат, Гитлер стал приглашать туда членов своего ближайшего круга с женами, чтобы вместе отпраздновать Новый год. Это были по-настоящему веселые праздники, хотя самое буйное веселье обычно начиналось только после ухода Гитлера, то есть вскоре после полуночи. Ему очень нравились традиционные новогодние игры и гадания с помощью расплавленного свинца[11].

Очень соответствовал случаю обычай берхтесгаденских горных егерей, которые ровно в двенадцать часов встречали Новый год выстрелами из огромных охотничьих ружей. Громоподобные отзвуки отражались от окружающих холмов, и, когда стихало последнее эхо, сквозь зимнюю ночь до террас Бергхофа долетал колокольный звон берхтесгаденской церкви. Красота и торжественность этого момента всегда глубоко волновала нас. Новогодний охотничий ритуал уходил в глубь веков, и Гитлер поддерживал его тем, что каждый год делал горным егерям щедрый дар в виде запасов пороха, когда после стрельбы депутация егерей приходила в Бергхоф, чтобы поблагодарить Гитлера и пожелать ему всего наилучшего в наступающем году.