Он открыл рот, собираясь было поведать ей о Журавушке на своем заднем дворе — историю, до сих пор вызывавшую в нем чувство неловкости, особенно после того, как Аманда отреагировала на нее так скептически; но, быть может, теперь настал момент рассказать о птице, чью жизнь он, возможно, спас, птице, появившейся неизвестно откуда и своим появлением обозначившей некий новый этап в его жизни, этап, который (он чувствовал это своим замирающим от страха сердцем) мог в любой момент завершиться.

Но вместо этого он, к своему удивлению, сказал:

— Когда мне было восемь лет, меня сбила машина. Хотя это лишь одна из версий этой истории…

И пока она подстригала его, он рассказывал.

— Жила-была одна леди, — начал Джордж, держа за руку Джея-Пи, когда они гуляли у пруда, — которая родилась от облака.

— Ну, так не бывает, — сказал Джей-Пи.

— Бывает. Она родилась в облаке. Вот в таком! — И Джордж выдохнул облачко пара в морозный воздух.

Глаза Джея-Пи засияли, и он тоже выдохнул облачко, а потом еще целую вереницу таких же.

— Значит, облака появляются от дыхания?

— Хотелось бы, малыш, но тут еще дело в том, что испаряется океан.

— Но я же, вот, выдуваю облака. Значит, это я их делаю!

— Возможно, да.

— Grand-père?

— Да?

— А когда пукаешь, тоже получаются облака?

Джордж посмотрел на внука сверху вниз. Джей-Пи был абсолютно серьезен.

— Мама говорит, что, когда пукаешь, получается только вонючий воздух, и все, — продолжал Джей-Пи. — И что все пукают, даже королева, а еще что мое дыхание тоже иногда воняет так, как будто я пукаю.

— Ну что ж, пока звучит весьма логично.

— Но тогда получается, что если я могу выдуть облако изо рта… — Джей-Пи выдержал паузу, явно выстраивая умозаключения в своей маленькой голове. И, усмехнувшись, взглянул на деда: — Значит, я могу делать облако, когда пукаю?

— Это будет очень вонючее облако.

— Вонючее облако, в котором родилась твоя леди?

— Она родилась в таком облаке, из которого ей захотелось поскорей улететь.

— А ты не взял хлеба?

— Что?

— Для уток. — Джей-Пи указал пальцем на пруд.

Несколько дрожащих от мороза гусей, которые почему-то не улетели на юг, смотрели на них с явной надеждой.

— Черт! — сказал Джордж.

— Это плохое слово?

— Нет. Это слово говорят бобры.

— У бобров плоские хвосты, — сказал Джей-Пи. — И огромные зубы.

— У тебя тоже когда-то был плоский хвост.

— Нет!!! — закричал ошеломленный Джей-Пи.

— Да, и мы все за тебя ужасно волновались. Но когда ты родился, он у тебя отпал.

— Когда я родился в облаке?

— Именно. В очень вонючем облаке.

— Je suis une nouille… — пропел Джей-Пи.

— Ты лапша?

— Нет! Я — облако!

— А… — сказал Джордж. — Тогда nuaqe.

— Но я так и сказал! — вскричал Джей-Пи. — Je suis une облако! — Он закружился, повторяя это снова и снова, но затем вдруг остановился. — Grand-père! — сказал он, пораженный внезапной мыслью. — Ты говоришь по-французски?!

— Да нет, — покачал головой Джордж. — Просто учил когда-то в колледже.

— Что такое колледж?

— Такая школа. В Америке.

Джей-Пи сощурился, производя в голове очень сложные вычисления.

— Значит, ты был американцем?

— Я и сейчас американец.

— Врешь!

— Вот так мне все и говорят. А теперь мне нужна твоя помощь. Не забыл?

— Высокая птица! — сказал вдруг Джей-Пи, поднимаясь на цыпочки и вглядываясь вдаль поверх гусей, которые подобрались к самому берегу в надежде на то, что его кружение — прелюдия к кормлению хлебом. — Я не гусь, grand-père!

— Если будешь так кричать, спугнешь высокую птицу.

— Я не гусь! — прошептал Джей-Пи как можно громче.

— Верю.

— Иногда я бываю уткой.

— И в это я тоже верю.

— Я больше не вижу птицу, Джордж.

Джордж посмотрел на внука.

— Как ты меня назвал? — спросил он довольно резко.

Лицо Джея-Пи дернулось, губы скривились.

— Так тебя называет мама… — сказал он, и две маленькие слезинки скатились по его щекам.

— О, нет, Джей-Пи! — Джордж присел перед ним на корточки. — Я совсем не сержусь. Я просто удивился…

— Она зовет тебя так, потому что тебя любит. Она сама говорила.

— Все верно, малыш, так и есть, — сказал Джордж, обнимая внука. — Но я буду счастлив, если ты будешь звать меня grand-père. Знаешь почему?

— Почему? — шмыгнул носом Джей-Пи.

— Потому что ты, Жан-Пьер Лорен, единственный на свете человек, который имеет право так меня называть.

— Единственный?

— И неповторимый.

— И неповторимый… — произнес Джей-Пи, словно примеряя на себя это звание.

Они прошли еще немного по берегу пруда, но, кроме разочарованных гусей и нескольких спящих уток, так никого и не увидели.

Никаких журавлей. Ничего необычайного.

— А что случилось с леди из облака?

— Она повстречалась с вулканом, — ответил Джордж рассеянно, все еще вглядываясь в водную гладь. — Все оказалось непросто.

Он снова видел странные сны. О том, что он летает.

Мир состоял из висевших в воздухе островов, соединенных между собой шаткими мостиками или веревочными лесенками. Журавушка летела позади него, отставив назад свои длинные ноги. «Это очень по-журавлиному», — сказала она ему. Куски мира вертелись под ними, а они пролетали мимо плоских каменных блюдец с реками в форме колец и мимо шарообразных планеток, с которых ему махали счастливые Джей-Пи и Генри, оба одетые точь-в-точь как Маленький Принц.

— Людям не снятся такие сны, — сказал Джордж, приземляясь на скалу в форме поля для американского футбола.

— Ты хотел сказать «для британского футбола», — поправила его птица.

— Вовсе нет, — нахмурился Джордж.

Журавушка пожала плечами и отвернулась, как только он посмотрел на нее внимательнее.

— Что у тебя с глазами? — спросил Джордж.

— Глаза как глаза, — ответила она, не глядя на него. — Особенно когда во сне.