О том, что его мать мертва, Юрию Юрьевичу Кунеевскому сообщил мужчина, представившийся мужем коллеги Нинель Владимировны. Сама Катенька Прахт это сделать не осмелилась,

невзирая на то, что записка со словами «Сын Юра», и дальше номер, адресовалась именно ей, она это почувствовала. Рядом с пустой коробкой из-под снотворного лежала пластиковая карта, код которой заблаговременно был озвучен самой Нинель Владимировной несколькими часами раньше.

До приезда Юры Екатерина Сергеевна сидела возле своей начальницы и держала ту за руку, внимательно вглядываясь в лицо покойной: тающая на глазах сеточка мелких морщин – результат когда-то живой мимики – и как будто съежившаяся в размерах розовая родинка на лбу. «А ведь она была такой интересной», – чуть слышно вздохнула Катя Прахт и, смахнув слезы, уступила место у кровати Юрию Юрьевичу Кунеевскому.

1

Ничто не предвещало такого поворота событий. Наоборот – впервые за столько лет перед Ларисой наконец-то забрезжила надежда, что кризис закончится не только в стране, но и в их со Славой непростой жизни. А что? За пять лет раскрутиться на рынке не каждый сможет, а вот они смогли, хотя начинали и сами не верили, что получится. Это кому скажи! Она – музработник, он – инженер, в конце восьмидесятых переквалифицировавшийся в помощника комсомольского лидера Тихановского, со временем возглавившего местный филиал знаменитого московского банка «И», вошедшего в историю тем, что обобрал огромное количество вкладчиков. К большим деньгам Ларисиного Славу, разумеется, не допустили, но и на улице не оставили, с широкого барского плеча предоставив шикарное место охранника при входе в банк. «Сутки через трое», – посулил ему Тихановский и пообещал, что со временем отправит служить в банковский профилакторий встречать гостей и обеспечивать им полную неприкосновенность вкупе с досугом.

– Я инженер, а не клоун, – оскорбился Слава, забыв, что дома – двое детей и жена без работы.

– Ну, как знаешь, братан, – столкнувшись с человеческой неблагодарностью, погрустнел глава банка и показал бывшему помощнику на дверь.

– Ты не инженер, – выслушав мужа, расплакалась Лариса, а потом рассвирепела: – Ты точно клоун. Ты, Крюков, дебил. Я даже не знаю, кто ты!

– Не кричи, – раздраженно отмахнулся от жены Слава и ушел к детям рассказывать сказку перед сном, надеясь, что застрянет возле своих сорванцов надолго и вернется к жене, когда та будет досматривать десятый сон. Но, похоже, сегодня все было против него, даже собственные дети, и те клевали носом вместо того, чтобы лупить друг друга подушками и скакать по постели до изнеможения.

– Вот и сказке конец, а кто слушал, молодец, – ровно через пятнадцать минут, к своему огромному сожалению, подвел итог Слава и пожелал сыновьям спокойной ночи.

– И тебе, пап, – пробормотал старший Антошка и повернулся лицом к младшему брату, мирно посапывавшему ровно с середины рассказываемой отцом истории.

– Пока, Антон. – Слава сознательно называл сыновей полными именами, пытаясь таким образом формировать в них мужское начало.

– Пока, пап, – прошелестел мальчик, а потом, на секунду оживившись, вспомнил нечто важное и спросил вдогонку: – Ты купишь мне робота?

– Куплю, – пообещал Слава, и внутри неприятно заныло: «На что?»

– Жить не на что, – предупредила его Лариса и пообещала, что, если так пойдет дело, впору будет всей семье на себя руки накладывать. – Вот тогда… – многозначительно добавила она, – все и узнают, откуда ноги растут.

– Не я первый, не я последний, – лениво огрызнулся Слава и ушел спать в детскую, полагая, что жена оставит его в покое. Но та не выдержала, притащилась следом и долго зудела над ухом, что выходила замуж за инженера и думала, что за мужика, а оказалось, что за клоуна, и как теперь быть, неизвестно, хоть полы иди мой или того хуже – на рынок вставай и чужим барахлом торгуй в день за копейку, глядишь, на хлеб хватит…

– Хватит, – оборвал Ларису Слава, и она заплакала, потому что не поняла: то ли хватит болтать, то ли – и правда только на хлеб. – Ну хватит, Лар, хватит, – тронутый ее слезами, заворковал Крюков и, обняв жену за плечи, вывел из комнаты, чтобы не разбудила детей.

Лариса потом неоднократно вспоминала, как долго сидели они на кухне и мерились обидами, а потом, уверяла она, как будто кто-то подтолкнул под руку и «Славка решил прям завтра пойти домой к Кольке Жмайлову и прям так и сказать: завтра будет жрать нечего, помоги, в долгу не останусь».

– Слышь, Крюк, – прогнусил тогда кривоносый Жмайлов, наткнувшийся на бывшего одноклассника возле подъезда. – Не вопрос. Приходи – порешаем.

– Завтра? – уточнил Слава.

– Зачем завтра? – удивился Николай. – Сегодня приходи. Вечером. Мы с братвой в «Жигулях» заседать будем.

«Думала, не пойдет, – рассказывала потом Лариса, воодушевленная решительностью мужа. – А он пошел. В «Жигули» эти треклятые, к ворам и бандитам. Но это тогда они были ворами да бандитами, а теперь – уважаемые люди, благотворительностью занимаются, детишек спасают, церкви строят. И плевать на их прошлое: польза-то давно вред перекрыла. Жмайлов Славку не только не унизил, а вспомнил про все списанные контрольные, про пацанскую дружбу и не просто денег дал, но и человека приставил, чтоб подсказывал, показывал и жизнь страховал…»

Сначала стеснялись, признавалась Лариса, глаза было поднять стыдно, вдруг кто-то узнает, засмеет. Или, того хуже, начнут сплетни распускать, мол, «докатились Крюковы, интеллигенция сраная, на рынке стоят, унитазами да крана`ми торгуют, вместо того чтоб место найти приличное и не уподобляться там торгашам разным». И это пережили, ассортимент расширился, по отделке стали возить, плитка, обои. Не развал, целый павильон за ними числился. За три года со всеми долгами рассчитались, жить стали по-человечески, старшего, Антошку, в элитную английскую школу отдали, лучшую в Зарецке, младшего, Глебку, – в садик напротив, тоже непростой, ведомственный, но ведь договорились, в лапу директору сунули – сразу место нашлось вроде как лишнее, занимайте, пожалуйста, под годовой взнос на первостепенные нужды. Всерьез о своем магазине думать начали, опять же Славка к Николаю ходил, советовался. Как? Что? Где лучше? А Жмайлов в магазины не верил. «Не время!» – отговаривал он и убеждал подождать, уж очень его криминальная обстановка в городе напрягала: то ли в себе не был уверен и за шкуру свою боялся, то ли и правда за бывшего одноклассника радел, старался оградить того от неприятностей.

– Коль, развиваться надо! – уговаривал его Слава и сулил большие деньги не столько за «крышевание», сколько в благодарность за былую жмайловскую щедрость.

– Надо! – соглашался с ним осторожный Николай, но пока в центр города не советовал лезть. – Другие, – говорил, – рынки лучше осваивать. Понимаешь?

– Понимаю, – вторил ему Крюков и внимательно изучал вторую половину Зарецка, ту, что на пологом берегу, победнее да помноголюднее. Для нее Лариса сама ассортимент формировала, так сказать, с учетом финансовых возможностей граждан. Даже особые программы внедрять начали: что-то наподобие рассрочки на крупные приобретения. Как могли народ стимулировали, чтоб больше покупали и оборот увеличивался. Рисковали, конечно, люди ведь разные, могут и обмануть. Подумаешь, паспортные данные переписали, тоже мне гарантия! Но ведь что удивительно: ни один не подвел, а ведь соблазн был – не через банк платишь, из рук в руки. «Есть все-таки хорошие люди!» – в один голос твердили Крюковы и смело продолжали экспериментировать, невзирая на зависть конкурентов.