«В дружеских», – бездумно отвечала она, даже не догадываясь, куда тот клонит. И Клавди`я, черт бы ее побрал, тоже, помнится, сказала, взглянув на Николая: «Кровь на тебе», а потом Жмайлову стало плохо… «Не может быть!» – всю ночь гнала от себя прочь дурные мысли Лариса, но чем настойчивее она их отметала, тем сильнее становилась их власть над ней. К утру Лариса почти поверила, что Николай причастен к исчезновению Славы. И как только она об этом подумала, ужас сковал ее тело – о Жмайлове в городе не зря говорили как о человеке, у которого руки по локоть в крови.

«Спросить – не спросить?» – металась Лариса все утро, пока не включила телевизор, готовя детям завтрак. «Город захлестнула новая волна бандидстких разборок…» – донеслось до нее, и она подняла голову, внимательно вглядываясь в кадры криминальной хроники, в которой сообщалось, что сегодня ночью в бане был в упор расстрелян криминальный авторитет Николай Жмайлов, известный в криминальных кругах как Колька Жмых.

Кровь, баня… «Умрешь чи-и-истым», – вспомнила она и уже через пару часов стояла перед домом Клавди`и, не решаясь войти в подъезд.

– Чё стоишь-то? – точно почувствовав, что пришли по ее душу, выглянула из окна старуха и поманила Ларису пальцем.

– Сейчас, – заторопилась та и нырнула в подъезд, наполненный сыростью, будто дом стоял на воде.

Дверь в бабкину квартиру была открыта: Ларисе даже показалось, что и замка-то не было, так, небольшой стальной крючок, каким в ее детстве закрывали изнутри дверь в туалете.

– Клавди`я знает, – поприветствовала ее старуха и, заглянув ей за спину, забормотала: – Смерть за тобой…

– Да какая мне теперь разница! – воскликнула Лариса, в свете последних событий сразу решившая, что та предсказывает ей будущее. – Уж лучше пусть смерть, чем вот так вот – ждать и не дождаться. Детей жалко.

– Клавди`я знает, – снова прошамкала бабка и поманила гостью в комнату. – На, ешь, – показала она ей на блюдечко с пшеном, стоявшее посреди стола. – Ешь…

Лариса с трудом зацепила пару зернышек и послушно поднесла ко рту.

– Богатство, – кивнула головой Клавди`я и закрыла глаза.

– Бабушка, пожалуйста, где мой Слава?

– Спит, – понесла ту же самую околесицу старуха. – Спит дома.

– Его нет дома, – устало вымолвила Лариса и пошла к двери.

– Клавди`я видит… – хрипло произнесла бабка вслед гостье и, улыбнувшись беззубым ртом, подула той в спину…

– В церковь надо идти, – строго сказала Ларисе свекровь Надежда Николаевна, отказывающаяся мириться с пропажей сына. – Материнское сердце подсказывает…

– Что, бабушка? – тут же заинтересовался Глебка, обеспокоенный тем, что первое сентября не за горами, а отца как не было, так и нет.

– Что все будет хорошо, Глебка, – потрепала его по голове мать и потупилась.

– Вот зря ты не веришь, – осудила невестку Надежда Николаевна и рассказала, как каждое утро идет в храм на службу и усердно молится о спасении сына, всякий раз ставя ему свечу за здравие. – Не за упокой… – подчеркнула она и перекрестилась. – За здравие…

– Спасибо вам, – устало выдавила из себя Лариса и поделилась: – Я уже ни во что не верю… Время идет, а ничего не происходит. Каждую ночь прошу, чтоб приснился, чтобы знак какой-нибудь… Как в яму проваливаюсь, глаза открою – утро, опять вставать, как-то жить, что-то делать…

– Не как-то, – поправила ее Надежда Николаевна, – а по-человечески. Вон их у тебя двое, их ведь поднимать надо. Не успеешь глазом моргнуть, вырастут.

– Я знаю… – согласилась с ней Лариса и еле сдержалась, чтобы не спросить Славину мать: «А я-то как? Как я-то? Кто я теперь? Жена? Вдова?»

– Ты думаешь, мне, Ларочка, легко? – Свекровь словно почувствовала ее настроение. – Это у тебя, – она кивнула на внуков, – их двое, а у меня Славик – один-единственный. Правильно говорят: жена поплачет-поплачет да забудет. А матери как жить? У некоторых хоть могилка есть, придут, поговорят, посидят, подумают, а у меня что? Но ты на меня не смотри. Я тебе не указ. – Надежда Николаевна явно кокетничала. – Подожди еще какое-то время и жизнь свою устраивай, я тебя осуждать не стану…

«Как же! – усмехнулась про себя Лариса и впервые за все это время изматывающего ожидания разозлилась на Славу. – Какого черта! Тебя где-то носит, а я здесь мучайся?!»

– Сорок пять дней, – вместо этого сказала она свекрови и перед тем, как той уйти, протянула ей конверт, потому что знала: Слава каждый месяц давал матери какую-то сумму.

– Не возьму, – сначала категорически отказалась Надежда Николаевна, а потом, после недолгих уговоров, согласилась: – Вроде как Славик обо мне заботится, – сказала она, чем еще больше усилила внутренний протест Ларисы.

– Это не Славик, Надежда Николаевна, – поправила она свекровь и добавила: – Это я.

«Я-а-а!» – разрывалось все внутри от этой беспросветной тоски, отнявшей смысл жизни. Лариса ощущала себя старой изношенной мясорубкой, переминающей склизкий фарш изнурительных будней и болезненных воспоминаний. «Уж лучше бы ты умер!» – мысленно обратилась она к мужу и от безысходности завыла в подушку. Теперь-то она понимала, что реальная смерть намного желаннее неизвестности. Лариса была готова схоронить мужа прямо сейчас, лишь бы избавиться от напрасных ожиданий и временами проклевывающейся надежды, оборачивающейся разочарованием. «У меня нет жизни», – призналась она и почувствовала тот самый край, за которым наступает освобождение. Лариса понимала, что еще немного – и она решится. Решится уйти, невзирая на двух детей, на дело, которое когда-то вытащило их со Славкой из бедности, уйдет добровольно и совершенно сознательно, если ничего не изменится.

– Больше так не могу, – проговорила в темноту Лариса и заснула.

Утром ее вызвали на опознание.

– Боитесь? – участливо поинтересовался судмедэксперт в застиранном халате, в нагрудном кармане которого торчала шариковая ручка с обгрызенным кончиком.

– Нет, – отмахнулась Лариса и сосредоточенно уставилась на покрытый простыней труп с раскинутыми, как циркуль, ногами.

– Смотрим? – обратился эксперт к сопровождавшему ее следователю.

– Смотрим, – ответила за него Лариса и зажмурилась.

– Тогда вперед, – скомандовал судмедэксперт и отвернулся.

За долгие годы работы он столько раз наблюдал процесс опознания, что с закрытыми глазами мог воспроизвести всю последовательность реакций родственников покойного. Мало того, бросив беглый взгляд на вошедшего, судмедэксперт легко определял, как тот поведет себя ровно через пару минут, когда перед ним предстанет то, что когда-то называлось близким человеком. Эксперт легко прощал опознающим их ахи, крики, душераздирающие вопли: живые люди, что поделаешь! Но иногда он мог наблюдать еще один тип реагирования, вызывавший в нем искреннее уважение, – молчаливое созерцание мертвого тела. Именно так повела себя Лариса.