— Есть доказательства тому, что он пробрался в дом снаружи?

— Да. Он наследил грязными ногами по всей гостиной Тамаё и в спальне, а вот снаружи ничего не найдешь. Сами понимаете, ночью еще лило, и следы смыло дождем, так что сказать, как он вошел в дом и куда сбежал, невозможно.

— Ночное происшествие, инспектор, говорит о многом. Доказывает, что этот человек, репатриированный солдат, упорно скрывающий свое лицо, действительно существует, и он не житель этого дома, разыгрывающий две роли, как мы думали.

— Да, я это уже понял. Но, господин Киндаити, кто он такой? Какую роль играет в этой пьесе?

Киндаити покачал головой.

— Не знаю. Знал бы, смог бы раскрыть это дело. Одно ясно: это кто-то, тесно связанный с кланом Инугами. Он ведь сообщил в гостинице токийский адрес Инугами. А этой ночью смог найти комнату Тамаё.

Татибана озадаченно уставился на Киндаити.

— А это значит, что он прекрасно знает план виллы?

— Вот именно. Эта вилла устроена так странно и сложно, что я, к примеру, хотя и бывал здесь уже не раз, до сих пор не могу в ней разобраться. Если он задумал обыскать именно комнату Тамаё, значит, план дома ему хорошо знаком.

Татибана молчал, размышляя. Потом, глубоко и с шумом вздохнув, заявил решительно, словно стараясь убедить самого себя:

— Все это выяснится, как только мы его поймаем. Да, изловить его — вот лучший выход из положения. Поначалу, должен признаться, мы кое-что в расследовании упустили, полагая, что он живет в доме и разыгрывает две роли. Однако теперь-то нам известно, что все обстоит иначе. Уж теперь-то мы изловим его, очень скоро.

Однако дело пошло не совсем так, как наметил инспектор. Несмотря на все старания, полиции не удалось разнюхать, куда подевался репатриированный солдат. Зато очень скоро выяснилось, откуда он явился.

Немало людей видело, как человек, соответствующий описанию, сошел с поезда в Верхнем Насу вечером пятнадцатого ноября, то есть в день убийства Такэ. Скорее всего, он приехал из Токио, поскольку поезд был токийский. Больше того, несколько свидетелей видели, как он тащился по дороге из Верхнего Насу к Нижнему.

Эти факты вроде бы указывают на то, что ему что-то было нужно именно в Верхнем Насу, а не в Нижнем. В Нижнем Насу поезд тоже останавливается, так что он спокойно мог бы проехать еще одну остановку, чтобы попасть туда. Однако путь от Верхнего Насу до Нижнего он проделал пешком и остановился в гостинице «Касивая», и у него наверняка были причины, по которым он не остановился в Верхнем Насу.

Еще несколько человек заметили солдата после того, как он покинул гостиницу, и трое из них клялись, что видели его в горах за городом. Полицейские обшарили те места, но снова вернулись с пустыми руками. Наверное, покинув гостиницу, он весь день скрывался в горах и с наступлением ночи вернулся на виллу Инугами. Там он обшарил комнату Тамаё, оглушил Киё и сбежал. Однако где он скрывается, так и осталось неизвестно.

Словом, прошло пять дней, семь дней — полиция сбилась с ног в поисках, — и вот наступило двадцать пятое ноября, десятый день после убийства Такэ. В этот день произошло второе страшное убийство. И причиной его стала опять красавица Тамаё.

К двадцать пятому ноября горы над озером Насу уже приобрели зимний облик. День ото дня вершины хребта Хидо, вдали за озером, становились все белее, иной раз по утрам вода у берега подергивалась тонким ледком. Но выдавались и погожие дни, такие светлые и ласковые, какие, верно, бывают только в это время года, когда воздух, быть может, чересчур прохладен, зато солнце согревает человеческую душу.

В тот день Тамаё хотелось солнечного света, и она вышла покататься по озеру на своей гребной лодке. Разумеется, одна, ни слова не сказав даже Макаке, потому что после того случая с лодкой он наотрез отказывался отпускать ее на озеро. Несмотря на запрет, она все-таки улизнула, как ребенок, который тайком сбегает из дома, чтобы поиграть.

После того случая Тамаё чувствовала себя как крепость в осаде. День за днем она подвергалась артиллерийскому обстрелу со стороны подозрительных полицейских, а члены клана Инугами испепеляли ее взглядами ненависти, злобы и неистовой ревности. Она уже задыхалась в этом окружении.

Но оскорбительней всего был брак, который Томо и его семейство пытались навязать ей. Раньше они и смотреть на нее не хотели, а теперь бесстыдно, если так можно сказать, виляют хвостами и таскаются за ней по пятам. Тамаё передергивало от отвращения.

На озере впервые за долгое время Тамаё почувствовала, как светлеет у нее на душе. Она даже подумала: вот бы бросить все, забыть обо всем и плыть, плыть, все дальше и дальше и без конца. Ветер был немного свеж, но солнце теплое и ласковое. Вскоре она оказалась на середине озера. Сезон осеннего лова рыбы, наверное, уже закончился, потому что на озере не было ни единой лодки, кроме рыбацкого баркаса, забросившего сети у Нижнего Насу. Вокруг царили покой и молчание послеполуденного часа.

Тамаё осушила весла, легла на спину и вытянулась. Давненько она не смотрела вот так в небо, такое восхитительно высокое, недостижимое. Она лежала, глядя в зенит, и ей казалось, что она возносится на небеса. Тамаё медленно прикрыла веки. И слезы, брызнув, увлажнили ее ресницы.

Она и сама не знала, сколько времени так пролежала, как вдруг вдали послышался шум моторки. Сначала Тамаё не обратила на это внимания, но шум приблизился, она села и огляделась. Это был Томо.

— Вот вы где. А я вас обыскался.

— Что-нибудь случилось?

— Пришли инспектор Татибана и этот Киндаити, хотят, чтобы мы все собрались, у них какое-то важное сообщение.

— В таком случае я возвращаюсь.

Тамаё снова взялась за весла.

— Нет, на гребной лодке слишком долго, — сказал Томо, подъезжая ближе. — Садитесь. Инспектор, кажется, очень торопится. Говорит, нельзя терять ни минуты.

— Но лодка…

— Мы после пошлем за ней кого-нибудь. Давайте-давайте, садитесь. Нельзя задерживаться, не то инспектор, чего доброго, рассердится.

Ни в словах Томо, ни в его поведении не было ничего неестественного, да и то, что он говорил, казалось вполне правдоподобным. Тамаё попалась на крючок.

— Хорошо. Будь по-вашему.

Тамаё подгребла к моторке.

— Положите весла в лодку, — сказал Томо. — Если их унесет, потом не отыщешь. Я придержу моторку, а вы переходите осторожно…

— Да, все в порядке.

Тамаё казалось, что она все делает правильно, шагнула — и в этот момент одна из лодок сильно накренилась.

— Осторожно!

Она споткнулась и налетела на Томо. Он протянул руку, словно чтобы помочь ей. Но тут же рука закрыла ей нос носовым платком, смоченным в какой-то жидкости.

— Что вы делаете? — Тамаё отчаянно сопротивлялась, но Томо держал ее крепко, и мокрый платок прижимался плотнее и плотнее к ее носу. Она вдохнула, и кисло-сладкий запах бросился ей в голову.