заселились, а этот вместе со всеми приехал, из аэропорта. Я его чемодан тащил в каюту.

— А сам он что, немощный?

— Дим, здесь так принято, — вмешалась я. — Багаж туристов разгружают из автобусов матросы. Они же и по каютам вещи разносят. У нас же четырехзвездочный отель. Сервис.

— Ни фига себе! — возмутился Захаров. — А почему нам никто вещи по каютам не разносил? Что за дискриминация?

Я представила, как по узкому коридору бредет, пошатываясь под тяжестью Захаровского чемодана, тощий Стасик, а за ним вальяжно шествует Димыч, довольный правильным к себе отношением. Было в этой картинке что-то от рабовладельчества и эксплуатации человека человеком.

— Не стыдно тебе? — поинтересовалась я у ущемленного в правах отечественного туриста. — Ты что, развалился от того, что свой чемодан сам до каюты донес?

— Не развалился. И вообще, у меня не чемодан, у меня сумка небольшая. Она легкая. Тут дело в принципе. Почему это к иностранцам одно отношение, а к нам другое?

— Потому, что иностранцы — это, в основном, бабушки-божьи одуванчики. Им тяжело самим вещи нести. А вы молодые и здоровые. И сумки у вас легкие, сам сказал.

Стасик слушал наши препирательства, притопывая от нетерпения ногами. Или не от нетерпения, а от холода. Подмерзать начал в своей изумрудной маечке.

Смотрел он исключительно на Димыча, ловил каждое слово. На меня внимания совсем не обращал, даже голову в мою сторону не поворачивал. Вот это я понимаю, дискриминация! Это не вам не чемодан самому в каюту тащить, тут посерьезнее будет.

— Черт с ними, с иностранцами, — подвел итог Димыч. — Тут со своими бы разобраться, не до божьих одуванчиков. Кого еще видел вечером двенадцатого?

— Пацанов наших. Жеку, Славяна, Леху, еще одного Леху…

— Чего делали?

— Ничего. Стояли, курили.

— Еще кого? Вспоминай подробно.

— Витьку еще видел. У него вахты не было, он просто так стоял.

— Курил?

— Ну, да. Курил. Ждал кого-то.

— Откуда знаешь, что ждал?

— Он сам сказал. Я спросил, чего он не уходит? А он говорит, мол, человека одного надо дождаться, разобраться с ним.

— Ух ты! — заинтересовался Димыч. — А что за человека, не сказал?

— Не сказал. Он вообще нервный какой-то был. Наорал на меня. Ну, я и не стал с таким долбоном связываться — не хочет рассказывать, пусть стоит себе. Псих, короче.

— Витька — это Синцов, что ли? Во сколько ты его видел? Хотя бы примерно.

— После одиннадцати точно. Он еще сказал, что подождет до полдвенадцатого, и если тот человек не придет, сам пойдет его искать, и тогда тому хуже будет.

Димыч пометил что-то в блокноте и поторопил задумавшегося Стасика:

— Еще кто был?

— Да много кто. Дядя Вася заходил. Бармен из ресторана был, мусор приносил в мешке. Стюардессы были, Машка с Ленкой. Ничего не делали, стояли, курили. Еще Володин Андрюха был, из ресторана. Не знаю, зачем, просто пришел, посмотрел и ушел. Еще Миха был, санмеханик, стоял, курил. Коля еще, рулевой, тоже курил…

Выходило, что в тот злополучный вечер на корме стояло-курило чуть не полкоманды. Это не считая неизвестного молодого иностранца, которого Димыч упорно не хотел брать во внимание. Даже удивительно, как при таком скоплении народа убийце удалось сделать свое страшное дело? Вот уж точно, когда надо, никого рядом не оказывается.

Когда Стасик ушел, бросив на меня прощальный, полный презрения взгляд, я спросила у Димыча:

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Много чего думаю, — буркнул он. — В основном, нецензурного. Такая толпа была на корме, а девчонку задушили незаметно. Только от трупа избавиться не успели, как видно. Помешал кто-то. Найти бы этого кого-то.

— Будешь всех допрашивать, кого Стасик видел?

— Да я уже поговорил почти со всеми. Стасик этот почти ничего нового мне не сказал. А вот про Витьку информация интересная. Кого это он тут ждал до половины двенадцатого? Придется побеседовать с этим Ромео еще разок. По-взрослому.

* * *

В отличие от непатриотичного Захарова, мне не хотелось сбрасывать со счетов иностранных граждан. Несправедливо это — думать гадости только про соотечественников. Как будто за границей преступлений не совершается. Вон сколько у них там известных на весь мир маньяков обреталось. Может, и Карину убил тот самый молодой иностранец, которого Стасик видел курящим на корме.

Что он, кстати, делал на главной палубе? Туристы туда совсем не заходят, не прогулочная эта часть теплохода. Они, если и забредают случайно, быстренько ретируются. Идут гулять в специально для этого приспособленные места — без мусорных баков и деревянных скамеек без спинки.

А этот не только не ушел, как другие, но еще и курить стал. Может, он хотел увидеть жизнь в России, как она есть? Или все-таки, что-то плохое замышлял?

Не давал мне покоя этот молодой иностранец. Интересно, кто это?

Молодых туристов у нас немного, раз-два и обчелся, как говорится.

Все утро я подсчитывала количество иностранцев, попадающих под определение «молодой мужик». Задача осложнялась еще тем, что у нас со Стасиком могли сильно разниться представления о молодости. Те, кто для меня молодые, Стасику могли показаться древними стариками.

Я несколько раз прошлась по ресторану и насчитала четырех человек. Немец лет тридцати, путешествующий не то со старенькой мамой, не то с моложавой бабушкой. Молоденький итальянец, непонятно как затесавшийся в компанию пожилых и очень уж шумных соотечественников. Наверно, тоже чей-то родственник, не сумевший отвертеться от семейной поездки. Два австрийца — соседи по каюте нашего Алекса. Самого альфонса переводчика я тоже сначала хотела включить в список подозреваемых. По возрасту он вполне сойдет за «молодого мужика». Но Стасик сказал, что тот был иностранцем, а Алекс все же бывший «наш», по-русски говорит прекрасно и не скрывает этого. Вряд ли он — тот самый иностранец, куривший на корме в ночь убийства.

Был еще и пятый турист, подходящий по возрасту. Но его я тоже не стала включать в свой список. Парень был китайцем. Вернее, американцем китайского происхождения. Вот это происхождение меня и смущало. Все-таки иностранец азиатской внешности — это не просто иностранец. В этом случае Стасик, наверняка, сказал бы, что видел на корме именно китайца. К тому же он, кажется, не курит.

А из оставшихся четверых, интересно, сколько курильщиков?

Сказать это вот так, навскидку, у меня не получилось. В ресторане у нас курить нельзя. Может, попросить кого-то из девчонок, работающих в баре, понаблюдать за туристами? Ту же Лизу, например. Заодно попросить вспомнить, видела ли она кого-то из молодых туристов в баре в ночь убийства.

Лучше бы это, конечно, делал