— Кажется, знает. Он злой человек, поверьте. От него можно ждать любой пакости.

Марта говорила горячо, отчаянно жестикулировала, как будто изо всех сил пыталась нас убедить, что Алекс — злой человек. Эх, не того человека она боится!

Глава 15

До конца круиза осталось только три дня и все традиционно расслабились. Повара в первую очередь. Просто загадка природы какая-то, каждый раз одна и та же история — в начале круиза пашут всем на зависть, а за пару дней до окончания начинают «позволять себе». Ведь никто не ждет от них трудовых подвигов, только выполнения своих прямых обязанностей. Но и этого не дождешься — расслабились, и хоть ты тресни…

Все мои попытки найти сочувствие хоть в ком-то пропали даром. Володин только руками разводил. Что я, мол, могу сделать? Хороший у нас метрдотель, ничего не скажешь! Только на официанток орать умеет, а поварам напомнить, что рейс еще не закончен и от работы их никто не освобождал, стесняется. Вздыхает горько и руками разводит. Даже жалко его стало на секунду.

Но только на секунду. Дольше жалеть Андрюшу мне неинтересно, саму бы кто пожалел. Да и некогда, надо проблему решать в рабочем порядке. Она только на первый взгляд пустяковая, проблема эта. Забыли повара про наших диабетиков и не принесли никаких фруктов на десерт. Казалось бы, ерунда какая, не из-за чего и шум поднимать. Но это в обычное время и при обычных обстоятельствах. А когда нас на станции всего двое вместо троих, дело принимает совсем другой оборот, не такой пустяковый.

Получается, мне сейчас надо бежать на камбуз, искать там кого-то свободного и имеющего доступ к холодильнику, потом идти с ним в этот самый холодильник, чтобы принести оттуда пару яблок или бананов. А в это время Катя, оставшаяся одна, будет метаться между нашими семью столиками и ничего не успевать. Совсем ничего, потому что в одиночку успеть не реально.

Вот поэтому я и устраиваю скандалы на ровном месте, как сказал мне обиженный кондитер Виталя. Сам он за фруктами не побежит — не царское это дело, да и нельзя ему уходить.

А Володин только руками разводит. Метрдотель называется!

Я бежала по узкой «черной» лестнице на камбуз, рискуя переломать все ноги, и вслух сообщала окружающему пространству, что я думаю по поводу такой вот организации труда. Начала я шепотом, но по мере удаления от сервировочной добавляла громкости. Так что, на камбуз я явилась уже в полный голос кроя и Виталю, и Володина, и милый сердцу теплоход со всеми его обитателями.

На камбузе никого не было. Совсем никого, ни с ключами, ни без ключей. Пусто.

Так не бывает, чтобы совсем никого — хоть посудомойщики-то должны быть. Да и повара не все сейчас наверху заняты. Но по закону подлости именно сейчас, когда у меня каждая секунда на счету, камбуз будто вымер.

— Мать вашу! — крикнула я в гулкую пустоту.

Надо же, а раньше я такими словами не выражалась. Это Димыч на меня плохо влияет, не иначе.

— Чего ругаешься? — добродушно отозвалась пустота.

В приоткрытую на палубу дверь заглянул повар Костя, милейшей души человек, всеобщий официантский любимец.

— Наталья, ты чего разоряешься? Красивым девушкам ругаться не идет.

— Куда вы пропали все? — я не поддалась на грубую лесть. — Когда надо, никого не дозовешься.

— Что случилось? — терпеливо поинтересовался Костя. — Уж и покурить нельзя бедным кухонным работникам.

— Мне фрукты нужны. Срочно.

— Тоже мне проблема, — хмыкнул Костя. — Пошли. Будут тебе фрукты.

Он взял в шкафчике ключи и неторопливо пошел в подсобные помещения к холодильникам.

Холодильники и морозилки на теплоходе — это не привычные домашние агрегаты. Это целые комнаты, заставленные коробками и завешенные мясными тушами. Я когда туда попадаю, всегда пытаюсь прикинуть на глазок, как соотносится площадь одного такого холодильника и комнаты, в которой живу я. По всему выходит, что продуктам в этой жизни повезло больше. Вот только холодно у них там, в этих хоромах.

Я заранее ежилась от предполагаемого холода, хоть до нужной камеры мы пока не дошли. А Костя ничего, не мерзнет. Идет себе в белой поварской куртке нараспашку — как курил на корме, подставив пузо солнышку, так и в холодильник пошел. Даже не застегнулся. Полы куртки развеваются от быстрого шага и создают лишний ветер. Не ветер, конечно, так, слабый поток воздуха. Но если уж я начала ворчать, остановиться трудно. Пусть будет ветер…

Костя как раз проходил мимо злополучной «рыбной» морозилки, в которую положили убитую Карину, повернул резко за угол, куртка взлетела на секунду крыльями, и в этом секундном воздушном потоке затрепетал осенним листом клочок бумаги на двери.

Не клочок, конечно, бумажная полоска с корабельной печатью и Димкиной подписью. Это он так морозилку «опечатал».

Неужели отклеилась?

Я подошла к двери.

Нет, не отклеилась. Бумажка аккуратненько так разорвана на две части. Одна до сих пор приклеена к двери, а другая — к стене морозилки. Не могла она сама отклеиться. Я вспомнила, как уныло матерился Димыч, тщетно пытаясь приклеить бумажку при помощи «клея-карандаша» с ресепшн. Как после долгих поисков принесли, наконец, малюсенький тюбик «супер-клея». Как он не хотел выдавливаться из тюбика, и Димыч снова матерился. А потом приклеил все-таки. Намертво, потому что «супер-клей» — не хухры-мухры.

Бумажка была разорвана. Как раз на стыке двери и косяка, или что там бывает в морозилках. Дверь открывали. Но кроме трупа там ничего нет, это всем давно известно. Значит, того, кто открывал дверь, интересовал именно труп. Может его уже там и нет? Убийца не успел сразу от тела избавиться, а потом пробрался в морозилку и украл убитую Карину?

Зачем? Прятать труп уже поздно, о том, что произошло убийство, все равно все знают.

Может, разгадка в самом трупе как раз? Ведь толком его никто не рассматривал. Вадим сказал, что подробно о причинах смерти можно говорить только после вскрытия.

Вскрытия не было.

А теперь уже и не будет. Убийца об этом позаботился.

Надо скорее Димычу об этом сказать.

— Наташ, ты где застряла? — позвал меня Костя.

Он вышел из-за угла, прижимая рукой к голому пузу три здоровенных яблока — красное, желтое и зеленое, как на картинке.

— Я же не могу холодильник до утра открытым держать. Чего ты встала-то? Иди выбирай.

Костя заметил, что я разглядываю бумажку на двери и заговорил вдруг преувеличенно торопливо:

— Давай бегом! Некогда мне. Вообще,