Тело и лицо его были широкими, мягкими, ноги, обтянутые шелковыми гольфами – полными, как стволы деревьев, отчего аккуратные щеголеватые туфли с золотыми застежками выглядели почти комично. Почти – потому что было что-то в этом мужчине, что не допускало насмешливых мыслей.

– Расскажите-ка, любезная девушка, что за историю о новом короле вы разносите среди моих подданных?

Элейн заметила в толпе Ковина. Тот стоял довольно близко к Его Величеству. На Элейн он взирал со смесью ужаса и ненависти. Судя по выражению лица, будь здесь поменьше свидетелей, вырвал бы ей язык голыми руками.

– У нас в Кападонии есть провидица, Златея, Ваше Величество. Она предсказала много событий, которые на самом деле случились. Но она говорит, что ее главное предсказание, – о другом.

Она сделала паузу. Болтайн чуть сместился вперед, опираясь на ручки трона. Королева, сидевшая рядом, вопросительно подняла бровь. Все, кто наблюдал за ними, затаили дыхание.

– Скоро на наши земли на целых семь столетий придет мир.

– Разве Кападония и Мидленд не живут в мире и согласии вот уже десять лет?

Элейн догадывалась, что здесь полагалось начать восхвалять короля за объединение враждующих прежде народов, но она не чувствовала в себе душевных сил на это. Поэтому загадочно произнесла:

– Речь идет не только о них.

Король чуть склонил голову набок.

– Войны все еще идут между Англорумом и другими землями. В Семиустье после трех десятилетий затишья снова началось кровопролитие. На юге границы так часто меняются, что мы не успеваем рисовать карты.

Последнее она услышала от своего хозяина в Лимесе и сейчас, сказав, заметила, как многие закивали.

– Златея говорит, что придет король, покоривший солнце, и ему подчинятся все страсти людские. Ненависть он превратит в любовь, жадность – в щедрость, а все, что разъединяет людей, благодаря его силе создаст самые прочные связи. Он объединит все земли от моря до моря и создаст королевство, которое проживет в мире семь столетий.

– А что произойдет через семь столетий? – спросила королева.

– Этого никто не знает. Я сказала только то, что слышала.

Это было чистой правдой: предсказание Златеи передавали в Кападонии из уст в уста, и, если провидица и говорила о том, что прервет эти безмятежные годы, до Элейн эти слова не дошли.

– Это все бабкины сказки, – высказался вдруг молодой мужчина рядом с королем.

На это Элейн пожала плечами:

– Быть может и так. Только и Англорум она предсказала, и большой пожар у нас в Лимесе.

– К какой же династии будет принадлежать этот «покоривший солнце»? – поинтересовался король Болтайн слегка насмешливо, демонстрируя, что отнесся к словам о пророчестве не слишком серьезно. – И когда он принесет всем долгожданный мир?

– Скоро, Ваше Величество, – равнодушно отозвалась Элейн. – Когда мир наш погрязнет в пороке и зле. Мне кажется, это уже сейчас.

– В самом деле? – хмыкнул Болтайн.

– Если позволите, Ваше Величество, – вмешался Ковин, – молодым женщинам свойственно все слегка преувеличивать и придавать драматизма событиям весьма будничным.

– Будничным? – Она вздернула брови, довольная тем, как он сам помог ей подвести разговор к нужной теме: – А как, если не духовной смертью, назвать то, что мормэр Нортастера, не отслужив трехлетний траур по своей почившей жене, ищет благосклонности другой женщины?

Элейн знала, что, вероятно, подписала себе смертный приговор. Именно это пытался донести Ковин своим взглядом. Но она видела и то, что королю не понравилась эта новость. Тот бросил короткий взгляд на мормэра Нортастера, затем на Элейн.

– Не нам судить других, дорогая, – вмешалась госпожа Торэм, стоявшая с Элейн плечом к плечу. – С вашего позволения, Ваше Величество. Только во власти Магистра Света решать, что в такой ситуации есть зло, а что – благо.

Это она произносила, глядя на короля. Элейн недовольно поджала губы, но госпожа Торэм продолжала:

– Мужчина, жаждущий связать себя святыми узами брака, куда нравственнее, чем тот, кто к ним не стремится.

Ее слова заметно разрядили обстановку. Болтайн усмехнулся:

– Защищаете ли вы своего мормэра, госпожа Торэм, или своего сына? – многозначительно произнес он.

– Успешно сочетаю, Ваше Величество.

Раздались смешки.

Король задумчиво потер подбородок.

– Что ж, Элейн из Лимеса, ты рассказала нам интересную историю. Кто знает, быть может, мой сын Номен и станет тем самым «покорившим солнце» и объединит под знаменем Англорума все земли от моря до моря? А быть может, это будет его сын. Что же до мормэра Нортастера…

Ковин смиренно склонил голову, будто бы готовый принять свою участь.

– …Это действительно дело Магистра Света. Пускай он и решит. Не присутствует ли он сегодня на балу?

– Полагаю, у Магистра Света есть дела более благочестивые, чем увеселения, танцы и вино, – отозвался Ковин.

Король рассмеялся и согласился. Затем небрежным движением руки отпустил Элейн и ее сопровождающих.

Они отправились в зал, где подавали закуски и напитки. Первое время к ним никто не подходил: гости, не скрываясь, обсуждали случившееся, но, вероятно, еще не успели сложить какого-то общего мнения и потому предпочитали держаться в стороне. Госпожа Торэм, натянуто улыбаясь, сообщила Элейн, что считает ее поступок безрассудным, непродуманным и бесполезным. Оддин добавил – гораздо мягче, чем мать, – что теперь Ковин точно убьет и ее, и упрямого Магистра. Это рассердило Элейн, поэтому она высказалась:

– Мы могли бы действовать сообща, но вы предпочитаете делать вид, что не знаете, зачем я здесь.

– Именно так, дорогая, – отозвалась госпожа Торэм. – Мы делаем вид, что не знаем, и помогаем тебе с делом, на которое ты никогда не получишь нашего благословения. Знаешь, почему? – Она не стала дожидаться ответа и прошипела: – Потому что хотим искупить грехи семьи. И для этого позволяем тебе уничтожить нашу семью. Тебе кажется, что мы делаем недостаточно? Так подумай еще раз.

Элейн не готова была признать правоту госпожи Торэм, поэтому с вызовом взглянула на Оддина. Страдальческая гримаса на его лице не вызвала сочувствия.

– Элейн, он мой брат. Если бы я считал, что его следует убить, сделал бы это сам.

– Я не хочу убивать, – дернула она плечом. – Я просто хочу лишить его того, что для него важнее всего в жизни.

Оддин чуть приблизился к ней: настолько близко, чтобы его слова казались чем-то личным, но не настолько, чтобы другие гости сочли это неприличным.

– Я видел много раз, как люди причиняли друг другу вред, считая это справедливым возмездием. Границы добра и зла размыты, понятие справедливости условно. Мы сами наделяем его каким-то смыслом и удивляемся, если кто-то другой имеет иное мнение.

Элейн недовольно поджала губы, не желая прислушиваться.

– Знала бы ты, сколько раз в моих руках оказывалась жизнь какого-нибудь отъявленного мерзавца. Я точно знал, чья кровь на его