он хорошо двигался и умел быть обаятельным и милым, даже если беседовал против воли. Девушки жеманно улыбались, после танцев кокетливо на него глядели, прикрывая румяные щеки веерами, а он беспечно кивал им в ответ, будто и не замечал особого к себе интереса.

Ковин, к счастью, все это время был занят другими гостями.

Наконец, приехал король. Церемония приветствия, на вкус Элейн, вышла затянутой. Слишком много бессмысленных перемещений как со стороны гостей, так и со стороны Его Величества. Длительное ожидание, пока королевская компания пройдет от входа к установленному для правителя трону. Реверансы, реверансы, реверансы.

Когда вновь начались танцы, Элейн вздохнула с облегчением.

Принцесса – та, что племянница короля, – выглядела непримечательно. Она ничем не отличалась от нескольких десятков девушек, явившихся на бал. Даже, пожалуй, показалась Элейн скучнее прочих гостей. Лицо принцессы было бледным, лишенным всякой живости, румянец выглядел неестественно. Больше прочего Элейн бросилось в глаза, как племянница Болтайна устало вздыхала, когда думала, что никто на нее не смотрит. Девушка явно не хотела присутствовать на балу, а возможного жениха находила совершенно неинтересным.

Ковин же так и вился вокруг короля: шутил, смеялся. Время от времени, судя по жестам и мимике, делал комплименты в адрес Его Величества и окружения, с которым тот прибыл.

– Моя дорогая Виттория, – вдруг пропел кто-то, и Элейн вместе с госпожой Торэм повернулась, чтобы увидеть, кто так радостно приветствовал мать хозяина бала.

Это был мужчина среднего роста с короткой, еще темной бородой, но уже значительно поседевшими волосами. Его наряд был демонстративно богатым: жилет покрывала серебряная вышивка, рукава были сшиты из дамаска с набивным рисунком, белый шейный платок из тонкого шелка завершался изысканным кружевом. Если бы не несколько шрамов на лице и не явная хромота, с которой он справлялся при помощи трости, Элейн назвала бы мужчину привлекательным.

– Годвин, – кивнула госпожа Торэм, и Элейн сразу поняла, что человек был той несимпатичен.

Вроде бы та же вежливая улыбка, что и с остальными, тот же легкий поклон, тот же небрежный жест, чтобы подошедший мог поцеловать кончики пальцев. Но неприязнь ощущалась так отчетливо, что Элейн удивилась, почему этот Годвин не покинул их сразу, спасаясь от полного презрения взгляда.

– Элейн, дорогая, познакомься, это Годвин Донун, – легкий акцент на фамилию, – наместник Мидленда. Годвин, это Элейн, дитя, оставшееся без родителей. Я взяла ее на попечение.

Донун…

– Вы были мормэром Роксетера? – уточнила Элейн.

Она и не сомневалась, каким будет ответ.

– Верно, в былые времена я руководил этим городом, но затем меня перевели в Мидленд, – отозвался тот, улыбаясь.

Казалось, его лицо пытались поделить на пять частей: один шрам разделял лоб, другой шел от глаза к уху, третий – от носа к подбородку. Еще один, небольшой, прочерчивал линию вдоль подбородка, последний – пересекал переносицу. Элейн становилось не по себе, когда она думала, откуда взялись и раны, и хромота. Почти наверняка мужчина приобрел увечья на поле боя, и в таком случае это легко мог сделать отец Элейн или кто-то из ее клана.

– На самом деле я был мормэром и Нортастера. А когда меня назначили наместником всего Мидленда, я предложил на свое место Ковина. Верно, Виттория?

Госпожа Торэм улыбнулась, но улыбка не достигла глаз. Женщина поправила прическу и явно собиралась солгать что-нибудь о том, что ее заждались в другом конце зала. Но Донун помешал, спросив:

– А что же Оддин? Кажется, я видел его среди танцующих?

– Да, – кивнула госпожа Торэм небрежно, – он, как всегда, в центре внимания.

– Отчего бы нам не показать этой молодежи, как нужно танцевать? – Донун протянул руку.

Пока Элейн размышляла, как же он собирался танцевать с тростью, на которую опирался не только когда ходил, но и когда стоял, госпожа Торэм, похоже, придумывала повод отказаться. Ее взгляд блуждал по комнате, губы из вежливой улыбки так и норовили сложиться в недовольную гримасу.

– Я не думаю, что могу оставить свою подопечную… – начала наконец она.

Но Донун перебил:

– Пустяки! Ковин! – Хозяин дома был где-то поблизости, потому что через секунду он возник прямо перед Элейн. – Почему бы тебе не развлечь прекрасную подопечную твоей матушки танцем: она боится оставлять девушку одну и лишает себя удовольствия самой оказаться на паркете. А Виттория, если хочешь знать, мой дорогой, когда-то считалась лучшей партнершей для танцев.

Донун вновь улыбнулся, и госпожа Торэм сдалась. Обреченно вздохнув – не слишком старательно замаскировав это любезной улыбкой, – она вложила ладонь в руку мужчины.

Элейн осталась с Ковином один на один. Он жестом предложил ей присоединиться к танцующим.

– Это совершенно необязательно… – проговорила она.

– И все же я настаиваю, – отозвался Ковин.

– Но у меня траур…

– Сказал же, я настаиваю.

Он сжал ее руку куда сильнее, чем следовало. Только потому, что начался танец, известный по всей Кападонии, Элейн все же приняла приглашение.

Едва первые движения были сделаны и Элейн почувствовала себя достаточно уверенно, Ковин сухо потребовал:

– Назови свою фамилию. Из какого ты клана?

К этому вопросу она была готова.

– Маквиш.

В Лимесе у нее был знакомый пекарь из Маквишей. Маленький клан, живший севернее Думны. Ничем не примечательный, не слишком воинственный и легко присягнувший новому королю Болтайну.

– Что ты сделала с моей матерью, Элейн Маквиш?

А этот вопрос поставил ее в тупик.

– Я ничего с ней не делала. Что-то не так? Она плохо себя чувствует? – Она даже обернулась, пытаясь найти госпожу Торэм взглядом.

Ковин резко дернул Элейн на себя, а затем развернул. Если последнее являлось частью танца, то первое было исключительной грубостью.

– Ей известно, что Оддин – лакомый кусочек для любой уважаемой семьи в Нортастере, если не во всем Мидленде. Она бы не променяла выгодную партию для своего золотого мальчика на какую-то кападонскую оборванку.

Элейн стиснула зубы. Кападонская оборванка?!

– Я – дочь главы клана. – Она гордо подняла подбородок. – И мой дом был едва ли меньше вашего. Наш с Оддином брак нельзя назвать недостойным или неравным.

– Верно, все так. Если закрыть глаза на одну маленькую деталь…

Она невольно охнула, когда Ковин стиснул ее пальцы еще крепче.

– Кападонцы убили нашего отца. И матери прекрасно известно: последнее, что я позволю сделать, это впустить в нашу семью грязь, подобную тебе.

– Война есть война… – выдохнула Элейн. – Но все позади. Мы одно королевство Англорум. К чему эта вражда?

– Глава клана Мун перерезал моему отцу глотку, – прошептал Ковин ей на ухо с такой злостью, что, казалось, его разъяренное дыхание обжигало.

Как требовал танец, она сделала шаг назад, и тогда они с Ковином посмотрели друг на друга.

– Тебя это совсем не беспокоит? –