Я заметила, что у Боброва заходили скулы, и он налился помидорным соком.

– Кто тебя перекупил? – вскричал он. – Заварзин?!

Лобоцкий молчал, потом пробормотал:

– Я не могу выдавать коммерческую тайну.

– Да ладно, тоже мне тайна! – продолжал бушевать Всеволод Евгеньевич. – Как будто я не видел, что его тачка от твоих дверей отъехала! Это он тебя науськал? Да это и так понятно, что он! И ты мне хочешь сказать, что Эльвира – серьезная певица? Не смеши меня, Стас! Сколько он тебе предложил? Даю в два раза больше!

Лобоцкий продолжал молчать, очень внимательно изучая носы своих пижонских лакированных ботинок.

– В два с половиной больше даю! – повысил голос Бобров.

Ответа вновь не последовало. Лобоцкий старательно делал вид, что на него напал внезапный приступ глухоты.

– Та-а-к… – протянул Бобров. – Значит, не в бабках дело? Значит, это сверху идет? Заварзин договорился – и ты сразу в штаны наложил? Сразу в сторону? Предатель ты, Стас, и слизняк, вот ты кто!

– Всеволод Евгеньевич, – обрел слух и голос продюсер. – Вы же знаете, у нас своя система. Я человек подневольный, мне что скажут – то и делаю. Не я решаю эти вопросы, а местные функционеры.

– Да? – ехидно переспросил Бобров. – На хрена ж ты тогда нужен, такой продюсер, если ты не решаешь такие вопросы? Я тебе за что плачу? За что плачу, я тебя спрашиваю? За Заварзина? Я тебе плачу за то, чтобы моя дочь пе-ла! Моя дочь, понятно?

Бобров постепенно наступал на Лобоцкого, все ближе и ближе. Я потихоньку поднялась со стула, готовая разогнать назревавшую бурю физическим воздействием.

– Ваша дочь не сможет петь завтра, – неожиданно решительно заявил Лобоцкий. – В другой раз.

– А я сказал: моя дочь будет петь! – сжимая кулаки, заорал Бобров.

Я стала сзади, и вовремя: Бобров вдруг ухватил жиденького продюсера за воротник рубашки и резко рванул на себя. Затрещали пуговицы, глаза Лобоцкого расширились… Я мягким, но сильным движением перехватила руку Боброва и отвела ее в сторону. Он вынужден был отпустить Лобоцкого, и продюсер по инерции пролетел вперед и шлепнулся на пол. Довольно проворно поднявшись, он посмотрел на красного, разгневанного Боброва и произнес:

– Зря вы так, Всеволод Евгеньевич. Я здесь совершенно ни при чем.

– Всеволод Евгеньевич, думаю, стоит прекратить этот разговор, он все равно бессмысленный, – шепнула я своему сорвавшемуся с катушек клиенту.

– Точно так, – вторил мне Лобоцкий. – Я уже ничего не могу решить…

– Ах, так! – тяжело дыша, проговорил Бобров. – Ладно! Поговорим мы с тобой в другой раз. А я этот вопрос решу без тебя. Только запомни: моя дочь будет петь, понял? И Заварзину так и передай!

И Бобров стремительно двинулся к входной двери, обдавая меня легким ветерком от развевающегося шарфа. Я поспешила за ним. Лобоцкий не сказал ни слова на прощание.

Бобров быстро прошагал к машине, я чуть ли не бегом следовала за ним, на ходу щелкая пультом сигнализации. Бобров раскрыл дверцу и сел, хлопнув ею.

– Я понимаю ваше состояние, но все-таки прошу не портить мою машину, она мне еще дорога, – бросила я. – Кстати, куда мы едем?

Я уже заметила, что на Боброва хорошо в плане успокоения действуют простые, обыденные фразы, произнесенные рядовым, холодным тоном. Вот и сейчас Бобров быстро взял себя в руки, извинился и, насупившись, проговорил:

– Давайте пока прямо, там видно будет.

Едва мы выехали из арки, как он произнес:

– Бывают же такие уроды!

– Это вы о ком? – осторожно уточнила я.

– О них о всех! И о Заварзине, и о Лобоцком, и о москвичах этих зажравшихся! – в сердцах выдал Бобров.

– Кстати, а кто такой этот таинственный Заварзин? – полюбопытствовала я. – Видеть я его видела, слышать – только обтекаемо. А кто таков – до сих пор понятия не имею!

– Да никто! – со злобой в голосе поведал Бобров. – Выскочка! Нувориш! Поднялся лет пятнадцать назад на рэкете и торговле наркотой, вот и все! Зато понтов немерено! Он поначалу, в девяностые, наперсточником был. Потом «поднялся» – до бригадира дорос! – насмешливо сказал Всеволод Евгеньевич. – Потом золотые времена для него кончились, и он загремел в тюрьму. Правда, срок небольшой получил, но все же… А деньги-то, видать, заныкал. К тому же имущество, не будь дурак, на родителей оформил. Вернулся, дом отгрохал, машину купил – видно, много притырил.

– А сейчас-то он чем занимается?

– Официально у него строительная фирма. Но он, как и раньше, с наркотой связан. Это все знают. Только связываться с ним не любят, потому что Заварзин по жизни кот пакостливый. Своих легко может кинуть и не поморщиться. Сделал гадость – в душе радость, это как раз про него! – с ненавистью сказал Бобров.

– Ну а к вам-то он какое отношение имеет? – по-прежнему не понимала я.

– Да мне бы сто лет его не видать! – с досадой махнул рукой Бобров. – Только у него, как и у меня, дочь есть, Эльвирой звать. Тоже певица. И Заварзин из кожи лезет, чтобы ее на большую сцену вытянуть. А там данных – вообще ноль! Заварзин загребся уже отстегивать, чтобы она хоть где-то светилась. Зато гонору хоть отбавляй! Вот он и решил ее вместо Камиллы подсунуть! Отстегнул кому надо – и пожалуйста! Суки! Везде одна коррупция! – продолжал разоряться он.

Я внимательно слушала новую информацию.

– Значит, договорились на верхнем уровне?

– Скорее всего, – вздохнул Бобров. – А Стас что? Он сам бы против меня не пошел, я ему всегда нормально платил, и он был доволен. И с Камиллой никогда никаких накладок не было, да и поет она не в пример лучше. Это я вам не как отец – объективно говорю, – принялся он убеждать меня.

– Значит, Лобоцкий не такой крутой продюсер?

– Крутость тут ни при чем, – возразил Бобров. – Стас свое дело знает. Только не он главная фигура в тарасовском шоу-бизнесе. Везде деньги и власть.

– И что теперь? – спросила я. – Вы снимете Камиллу с выступления?

– Я? Ну уж нет! – возмутился Бобров. – Да что он там себе возомнил, этот Заварзин? Какой-то уголовник будет мне указывать? Вы думаете, я Стаса просто на пушку взял? Как бы не так! Я сегодня же все решу!

И он достал свой сотовый телефон. Бобров названивал долго, минут двадцать. Набирал то один номер, то другой. Наконец он все-таки договорился с кем-то о встрече. С кем, я так и не поняла, поскольку имен он не называл. После этого Бобров сразу посерьезнел и сказал:

– Так, Евгения Максимовна, давайте к отелю «Богемия».

– Мы ночуем в отеле? Надеюсь, в разных номерах? – спросила я.

Бобров смерил меня серьезным взглядом.

– Мне сейчас не до шуток, – произнес он негромко. – Вот дела закончим, тогда и посмеемся.