Она сбилась с ритма, и импровизированный аккомпаниатор из кожи вон лез, чтобы ей помочь, то замедляя темп, то убыстряя его. Голос Камиллы дрожал, и так едва уловимый, он порой вообще сбивался на шептание. В конце концов она, кажется, забыла слова, потому что уже в шестой раз повторяла одно и то же: «Подарил ты для меня, для меня, для меня…»

Ситуация была трагикомической. Складывалось впечатление, что мы прослушиваем старую пластинку, заевшую в одном месте.

– Че это за отстой? – не выдержал тот самый парень, который первым заорал, чтобы Камилла пела вживую.

Тут же поднялся гвалт. Публика уже не сдерживала своих эмоций и откровенно гоготала. Потерянная Камилла замолчала и, топчась на месте, лишь крепче сжимала микрофон, словно держась за него как за спасительную соломинку. В зал она не смотрела.

Однако за волной смеха последовала волна агрессии. Не все были настроены дружелюбно.

– Что это такое? Че за туфта? – послышались со всех концов зала недовольные возгласы.

– Эй, дура безголосая, проваливай давай! – заорал юнец, который был самым активным из публики.

– Верните деньги за концерт!

– Деньги, деньги! Мы не за такое дерьмо бабки отваливали!!!

Я увидела, как по лицу Камиллы заструились слезы. Она выронила микрофон и принялась их утирать. Толпа продолжала улюлюкать. Лариса подскакивала на месте, готовая мчаться на сцену, но я толкнула Вадика ногой, и тот крепко сжал плечи будущей тещи, принявшись что-то говорить на ухо. Лариса сама едва сдерживала плач.

Я поискала глазами Боброва, но того нигде не было видно. Толпа тем временем переместилась ближе к сцене. Тут в Камиллу полетела пустая банка. Девчонка взвизгнула и отскочила в сторону. Обстановка накалялась, и я уже достала сотовый, чтобы набрать Боброва с требованием поднять на ноги местную охрану и утихомирить зал. А зал уже вышел из-под контроля, и я понимала, что одной мне с толпой не справиться.

Камилла, пятясь, отступила в угол, в нее продолжали лететь какие-то огрызки, банки и бумажки. Тут со звоном разбилась о пол сцены брошенная кем-то стеклянная бутылка из-под пива, и я вскочила на ноги. Медлить больше было нельзя, нужно было спасать девчонку, а с залом пусть разбираются те, кому это положено.

Я уже видела, что в проходах появилась милиция с дубинками, пытавшаяся повязать особо буйных зрителей. Я же стала пробираться к сцене. Это было не так-то просто сделать: молодежь, разделившись на два враждебных лагеря, устроила кучу-малу. Кое-где начиналась драка, постепенно и стремительно переходя во всеобщее побоище. Я знала, что такие вещи быстро не заканчиваются и оборачиваются иной раз серьезными потерями. Мысленно я молилась, чтобы Камилла догадалась свалить поскорее за кулисы, но совершенно деморализованная девчонка продолжала стоять, сложив ладони у лица, и трястись в рыданиях.

Пока я пыталась протиснуться между дерущимися и орущими подростками, на сцене началось кое-что похуже. Какой-то отморозок швырнул на сцену бутылку с самодельной взрывной смесью. По полу тут же принялась растекаться горючая жидкость, моментально полыхнуло пламя. Камилла закричала и в ужасе отпрянула назад, подбирая подол длинной струящейся юбки.

– Пожар! – закричал кто-то в зале.

– Огонь! Горим! – шарахнувшись в сторону, подхватили передние ряды.

Часть толпы ломанулась к выходу, другая, задняя, не обращая внимания, продолжала бесноваться. Вокруг стоял дикий рев.

– А ну, разойдись, придурки малолетние! – заорала я, выхватывая пистолет и делая выстрел в потолок.

Надо сказать, это подействовало, и сцепившиеся и преграждавшие мне дорогу компании испуганно стали жаться к стене. Расталкивая их направо и налево локтями, я рвалась к сцене, жалея, что папаша Бобров не устроился в первом ряду, отговорившись тем, что в середине лучше видно.

И тут я увидела его самого: с выпученными от страха за дочь глазами он неуклюже пытался вскарабкаться на сцену, поскольку на ступеньках происходила еще одна драка.

Тем временем послышался дикий визг: огонь перекинулся на юбку Камиллы. Бобров совершил титаническое усилие и взобрался наконец на сцену, кидаясь к дочери и пытаясь обхватить ее. Очередная бутылка ударилась о его круглый затылок, и Всеволод Евгеньевич присел от боли, схватившись рукой за рану. На пол закапала кровь, Камилла продолжала голосить, рев дерущейся толпы слился в какой-то сплошной вой.

В два прыжка я догнала Боброва и, оттолкнув его в сторону и развернув к себе спиной, стащила с него пиджак, которым тут же принялась сбивать пламя с платья Камиллы. Девушка, видимо, узрев во мне спасение, вцепилась в мою руку мертвой хваткой. Увидев, что вспышки на платье погасли, я одной рукой обхватила за плечи Боброва, стараясь прикрыть от возможных новых ударов, второй, еле выдернув ее из побелевших пальцев Камиллы, сгребла ее саму и потащила обоих за кулисы.

Какие-то смельчаки, не остановленные вовремя милицейскими дубинками, уже тоже взбирались на сцену и пытались броситься вдогонку за нами. Достав газовый пистолет, я дважды пальнула назад и еще быстрее потянула Боброва с Камиллой к запасному выходу. Навстречу нам бежал мужчина в черном костюме и что-то кричал, пытаясь задержать. На секунду отпустив Боброва, я двинула ему кулаком в печень, и мужик упал на пол, тут же потеряв на время способность говорить.

Наплевав на холод и оставленную в гардеробе верхнюю одежду, я вышибла ударом ноги запертую дверь и вытолкнула своих подопечных на улицу.

– Бегом, к машине, – отпуская их, крикнула я.

Бобров с дочерью довольно резво побежали к «Тойоте», а я на ходу уже открывала замок пультом.

– А Лариса?

– А Вадик? – одновременно спросили Бобров и Камилла.

Я не успела ответить: из-за задней дверцы машины послышался приглушенный голос:

– Мы тут.

Заглянув туда, я увидела за машиной полуприсевших Ларису и Вадима, который рукой прикрывал женщину.

– Вадик, папа, мама! – как заведенная повторяла Камилла с пустым, словно невидящим взглядом.

– А ну все в машину, быстро! – приказала я, запрыгивая за руль.

Все быстро расселись – слава богу, у Боброва и Вадика хватило выдержки не поддаться панике и сохранить благоразумие. Я врубила мотор, «Тойота» мгновенно сорвалась с места и помчалась по проспекту вперед. Я хотела сразу же направиться домой к Бобровым, в Кузнецкое ущелье, но все же повернулась к Камилле и спросила:

– Болит где-нибудь?

Та неуверенно отрицательно покачала головой. Она сидела сзади, зажатая между Бобровым и Ларисой, которые поочередно гладили ее по голове дрожащими ладонями. Вадиму пришлось сесть рядом со мной.

– Юбку подними, – не терпящим возражений голосом сказала я.

Камилла потупилась, и Бобров сам осторожно приподнял край ее обгоревшего платья, представлявший собой неровно свисавшие почерневшие клочья.