— Понимаю. А теперь ты решил…

— А теперь я решил! Она была против девочек, и если бы была жива, то сама нашла бы мне жену. Или… не нашла. Она встречала меня из института, присутствовала на наших вечерах, сидела рядом, и ко мне никто не подходил. И настаивала, чтобы я рекомендовался Эмилием! Никаких Эмилек, никаких Эмок, никакого панибратства, только Эмилий или даже Эмилий Иванович! Даже в кино и театр мы ходили вместе. Она отдала меня в музыкальную школу, и хотя я предпочел бы играть на фортепиано, настояла на скрипке в память дедушки — он играл на гитаре.

Ирина рассмеялась:

— Если он играл на гитаре, то почему скрипка?

— Гитара не комильфо, а скрипка похожа на нее, но не в пример благороднее.

— Бедный Эмочка!

Эмилий Иванович улыбнулся.

— Нет, Ириша, все было не так ужасно, как кажется. Я не представлял себе, что может быть иначе, понимаешь? Мама — самый главный в жизни человек, она хочет мне добра, она понимает больше, чем я. И только сейчас я подумал, что уже вырос и могу… — Он запнулся и махнул рукой. — Понимаешь, вчера был такой день! Я увидел, как взрослые люди дурачатся, бегают друг за другом, бросают друг друга в воду… резвятся как щенки. Между прочим, кот Базилио был с женой и детьми, у него два славных мальчика — семи и десяти лет. Он рассказывал смешные анекдоты… часто неприличные! И я смеялся и не думал, что сказала бы мама, понимаешь? Я даже не краснел! То есть рассказывал, когда ребятишек не было рядом. И я понял, что до сих пор я… как бы тебе это…

— Спал? — догадалась Ирина.

— Ну да, спал! Я тебе так благодарен, Ириша! И эти репетиции, у вас такая классная компания… спикеры! Мы еще играли в «оракула», и кот Базилио задумывал всякие неприличные слова, и все хохотали как ненормальные! А потом мы пели «Вечерний звон», представляешь? Бомкали, как говорит папа Карло. Все жалели, что не было тебя…

— Я не смогла, — вздохнула Ирина.

— Мы собираемся в субботу снова, пойдешь с нами?

— Пойду! Возьму Глебушку, мои возвращаются завтра, а через неделю школа…

— Сколько ему?

— Девять.

…Ирина была в «Эгоисте» впервые. Мраморный пол холла, собачий холод из-за работающих кондиционеров, блеск стекла и хрома, кабинки с темно-зелеными велюровыми занавесками, тяжелыми даже на вид. К ним уже спешил молодой человек — словно с картинки из каталога.

— Нам нужно… — начала Ирина, но Эмилий Иванович перебил:

— Нам нужно все!

Это был какой-то пир безрассудства! Эмилий кричал «берем» и был готов скупить весь магазин. Ирина увлеклась, листала каталоги, тыкала пальцем, молодой человек звонил по мобильнику, и появлялся, как джинн из лампы, молоденький мальчик с пиджаками, футболками, рубашками и джинсами. Эмилий превратился в куклу, а она в маленькую девочку, которая наряжала куклу в разные одежки, с той только разницей, что куклы-мальчика у нее никогда не было. Она подумала, что могла бы прийти сюда с Дельфином, представила на нем все эти красивые вещи… Но Дельфина не было, а был несуразный Эмилий Иванович, который на глазах превращался из гусеницы в бабочку, выползал из кокона и готовился взлететь. Ирина почувствовала себя Пигмалионом, и ей пришло в голову: как же мало нужно для того, чтобы создать нового человека! Желание и деньги. Тут же она поправила себя: изменить внешность легко, а вот с начинкой — сложнее. У Эмилия Ивановича была несуразная внешность и хорошая начинка. Он неловко натягивал на себя свитера и пиджаки, выходил из кабинки, и Ирина, увлекшись и забыв о своих горестях, кивала одобрительно или корчила недовольную рожицу и мотала головой…

Примерно через час Ирина сказала:

— Все! Мы берем вот это, это, еще вот это и вон то.

— Вот это я надену! — воскликнул сияющий Эмилий Иванович. — Прямо сейчас!

Он был счастлив. Он появился из примерочной кабинки преображенным. Теперь это был прекрасно одетый молодой человек в темно-синих джинсах, темно-синей рубашке с серой отделкой и в сногсшибательном темно-зеленом льняном пиджаке. Расторопный служитель подал Эмилию коричневый пояс и красивый шейный платок, серый с синим. А мальчик-джинн уже нес три кожаные сумки с ремнями через плечо — выбирайте!

Эх! Тысячу раз можно быть выше этого! Можно-то можно, а только недаром в народе говорят: по одежке встречают… и так далее. И еще: никогда не упускайте возможности произвести неизгладимое впечатление. Эмилий Иванович в новых одежках производил именно такое впечатление…

Услышав на кассе сумму, Ирина не поверила своим ушам. На эти деньги можно было купить автомобиль! Она взглянула на Эмилия Ивановича, и он важно кивнул.

— Ириша, спасибо большое! — На улице Эмилий Иванович схватил ее руку и поцеловал.

— Ну что ты, — смутилась Ирина. — Не за что. Я думаю, тебе нужно постричься. И еще — поменяй оправу.

— Да, да, обязательно! Ириша, давай по кофейку, а? Обмоем мой новый имидж!

Ирина взглянула на часы — ого! А, ладно, семь бед — один ответ! Доработаем вечером.

Они пили кофе, Ирина с пирожным, Эмилий Иванович без ничего. Надо худеть — он похлопал себя по изрядному животу. Рядом со столиком стояли глянцевитые сумки из «Эгоиста», и Эмилий Иванович время от времени косил на них взглядом.

— Может, мне завести трубку? — спросил он, серьезно глядя на Ирину.

Она удержалась от улыбки и сказала:

— Эмочка, не нужно пока. Сначала оправа и стрижка. И потом, ты ведь не куришь.

— Не курю. Ладно, — кивнул Эмилий Иванович.

Помолчали.

— Ириша, я хотел спросить… — начал Эмилий Иванович нерешительно, смущаясь и краснея. — Лиса Алиса… Таня… что она за человек?

Лиса Алиса? Ирина едва не хлопнула себя по лбу! Так вот в чем дело, вот причина прекрасных метаморфоз! Таня взяла у нее номер телефона Эмилия…

— Таня — хорошая девочка, честная, прямая… — Она хотела сказать: «Возможно, излишне прямая», — но удержалась. — Умница, много читает, прекрасное чувство юмора. А что?

— А правда, что она работает в котельной?

— Правда.

— Но она же закончила экономический! Почему котельная?

— Свобода, независимость… Понимаешь, Эмочка, Таня очень независимая, она максималистка, ей трудно сработаться с коллективом.

— Но она же ладит со спикерами!

— Спикеры — ее компания, ее круг, ее семья.

— Это неправильно.

— Это пройдет, я думаю. Да и неважно это, поверь.

— Неважно, — неуверенно согласился Эмилий Иванович.

— Ты с ней подружился?

— Ну, не знаю, — смутился Эмилий Иванович. — Мы много говорили — история, политика, литература. Она много знает, с ней интересно.

Опять помолчали.