– Если вы уверены, что ее спасти не получится, то спасите хотя бы ребенка. Это я виноват, что велел везти ее сюда, я виноват! – взявшись за голову, качался он из стороны в сторону.

– Отец, не стоит сейчас горевать, это еще не точно, но я бы посоветовала вам пойти сейчас туда, сесть у головы вашей дочери и рассказать, как вы любите ее, и пообещать ей, что все будет хорошо, – сквозь зубы прошипела на отца Флоренса, с трудом сдерживаясь, чтобы самой не зареветь в голос.

– Да, ты права, девочка моя, я должен побыть с ней, – он встал, вдохнул полной грудью, выдохнул, вытер глаза, и натянув улыбку, вошел в шатер.

Таня и Флоренса последовали за ним.

– Быстрее бы это закончилось, у меня больше нет сил, словно жизнь уходит из меня, и мне очень страшно, что мне ни капельки не больно, мне становится очень холодно. Прошу вас, спасите моего ребенка, – шептала Фелисия, смотря в лицо отца. Флоренса серьезно глянула на Таню, и мотнула головой на лицо сестры – оно было как бумага. Таня мотнула головой в ответ.

– Фелисия, давай еще раз потужимся, и твой малыш выйдет наружу, и ты сможешь обнять его, – проворковала Таня, но девушка безотрывно смотрела в глаза отца и улыбалась. – Несите самый острый нож, но бросьте его сначала в кипяток, – громко крикнула Таня в сторону Тины. Та опешила, но, когда Флоренса гаркнула на нее, та пулей выбежала из шатра.

– Она жива, ты не можешь резать ее, – шепнула Флоренса, но теперь голос ее не был командным, не был твердым.

– Да, я сделаю надрез только здесь, - показала Таня девушке в сторону ног. - Потому что головка уже в путях, и ребенку не хватает лишь одной потуги, но она не может больше тужиться. Здесь я наложу шов, и все будет хорошо. Главное, чтобы за ребенком не последовала река крови, иначе, ты понимаешь…

– Да, делай как нужно, – ответила Флоренса, и подсела к отцу, всматриваясь в глаза сестры, что уже не говорила ни слова, а только переводила взгляд, смотря на своих близких, которых, она понимала – больше не увидит.

Таня подняла кричащего малыша к лицу матери, еще не успев перерезать пуповину – она хотела, чтобы девушка умерла, зная, что ее ребенок будет жить.

– Брадах, – выдавила из себя девушка, улыбнулась, когда Таня поднесла щеку сына к ее губам. И в тот же момент голова ее качнулась в сторону. На губах замерла вечная улыбка, а из уголков глаз скатились слезинки.

– Она сказала, что он жив, она ушла, зная, что ее малыш родился, и он жив, – со слезами упала на грудь сестры Флоренса. Стенли гладил лицо умершей дочери, словно лаская ее перед сном. Его живые и какие-то озорные для его возраста глаза стали мутными. На лице блуждала улыбка, словно он еще не осознал, что его девочки, его Фелисии больше нет. Таня передала малыша Тине, что до смерти матери успела перерезать пуповину.

Служанки по указу Тани быстро накрывали ноги Фелисии, чтобы отец и сестра не видели, сколько крови она потеряла.

– Это шотландское имя, она хотела, чтобы мы назвали его Бродах, – вдруг серьезно сказал Стенли.

– Он теперь будет моим сыном, и все, кто знают правду, должны молчать. Я вдова, как и моя сестра. Этот мальчик будет носить имя Бродах, но никто никогда, в том числе и он, не узнает, что не я была его матерью, – Флоренса сказала это так, что никто бы и не стал спорить с ней. Она держала на руках обмытого и закутанного малыша, что спокойно водил глазами, не издав после первого крика ни одного звука, словно прощаясь с той правдой его жизни, которую велено было забыть.

Таню спешно усадили в карету рядом с Флоренсой, Тиной, держащей на руках младенца и кормилицей с ее собственным малышом. Мужчины и служанки, разобрали скарб, уложили тюки вещей и на двух каретах все тронулись в путь. Стенли ехал верхом со своими людьми. Кареты часто останавливались, ожидая возвращения разведчиков, но потом ехали несколько часов так быстро, как могли.

Таня очень много читала и слышала о пустоте, что появляется внутри, когда теряешь что-то родное. Болезнь матери была полной неожиданностью, а вот ее смерть — уже почти ожидаемой. И несмотря на это, надежда на выздоровление теплилась в Танином сердце до самого конца, не взирая на слова врачей.

В мамину смерть она просто не верила до сих пор, и, мысленно удаляясь от той действительности, что ее окружала, она всегда возвращалась в последний год их совместной жизни. Внутри сидело какое-то странное убеждение, что мама не умерла, а только уехала. Может быть и надолго, и далеко, но там ей хорошо. Жаль только, нет с ней связи — просто поболтать.

Сейчас она чувствовала именно пустоту: никаких эмоций, ни тоски, ни обид на Костю. Чужой человек, что с него возьмешь... Она прислушивалась к себе, стараясь найти привычный уже страх, обиду и неверие во все, что ее окружало, но ничего не было.

«Как там у психологов? Отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие? Так выглядит список пяти стадий горя? Видимо я дошла до последнего, и смирилась с происходящим. И даже Костю я больше не хочу видеть. И плевать куда мы едем. Я чувствую только холод или тепло, голод или сытость» - думала Таня, покачиваясь в карете.

– Ты будешь жить с нами в замке нашего деда – отца матери, он далеко от замка отца. Там никто не знает нас взрослыми, и ты можешь занять место моей сестры, – только сейчас, понимая, что Флоренса говорит с ней уже давно, Таня начала улавливать суть ее слов. – Статус вдовы не так уж и плох, милая. И сейчас, пока наш отец в опале Его Величества, на земле нашего деда мы будем в полной безопасности. Замок остался нам, и сейчас там живет только управляющий. Наш дядя долго болел и умер несколько месяцев назад, так что, мы с тобой единственные наследницы, – болтала девушка, иногда морщилась, понимая, что это не ее сестра, не ее любимая Фелисия, но в эти моменты она смотрела на малыша, что мирно спал на руках Тины и улыбалась.

– Ты хочешь, чтобы я заняла ее место? Но почему? – только и смогла спросить Татьяна, стараясь не смотреть в лицо своей новой сестре.

– Потому что ты спасла нашего отца, спасла Бродаха, потому что ты, как и отец, сейчас в немилости короля Англии, а нам придется жить под его сенью, – когда речь заходила об Эдуарде, которого уже тогда называли Длинноногим, Флоренса сжимала губы, словно боясь, что, исторгая из себя его имя, она может впустить в рот змею.

– Я должна поговорить с твоим отцом. Я не думаю, что отвезти меня в Англию – хорошая идея, – ответила Таня, и мысли ее вернулись к Уильяму. Она вспомнила как он смотрел на нее в телеге, когда она проснулась, как он терпеливо выслушивал ее. Он, зная значительно больше, чем она, никогда не смеялся над ней, и не старался ее сломить. И, если быть честной самой с собой, она никогда не была его пленницей.

– Ты постоянно о чем-то думаешь. Если хочешь, можешь поделиться со мной, милая, – Флоренса положила руку на колено Тани и чуть нагнулась к ней. – Даже если ты не захочешь жить с нами, ты все равно останешься мне сестрой. Потому что сам Бог послал тебя, чтобы спасти двоих самых близких мне людей.