Трудно сказать, сколько добирался Чапаев из быстро опостылевшей ему Москвы в Самару, где находился штаб 4-й армии. В любом случае эта дорога не могла быть простой. Судя по всему, он покинул академию самовольно и не имел документов на пользование местами в специальных литерных вагонах, которые доставляли по стране командированных ответственных партийных, государственных, советских и военных работников, чекистов и сотрудников Коминтерна. Впрочем, даже пассажирам специальных вагонов и поездов приходилось подолгу застревать в пути из-за неисправностей паровозов и вагонов, повреждения путей, нападений повстанцев на железнодорожные линии. Кроме того, быстрому проезду мешали острый недостаток топлива и снежные бураны, засыпавшие пути. Крестьяне и горожане, несмотря на грозные директивы из Москвы и губернских центров, далеко не всегда успевали вовремя расчистить рельсы от снежных заносов, заготовить дрова для паровозов, а специальной техники, способной растапливать снег паром, дров и угля для нее не хватало. Разруха на железных дорогах задерживала продвижение важнейших военных, продовольственных и стратегических грузов. Чапаев как начальник дивизии мог добираться до Самары воинским эшелоном, но и они часто подолгу простаивали на станциях и перегонах, пока не удавалось расчистить пути и заготовить дрова или другое горючее (были случаи, что в топку бросали знаменитую астраханскую воблу) для паровозов и печей в вагонах-теплушках.

Не исключено, что Чапаеву и вовсе пришлось добираться до места на перекладных и пережить многочисленные опасные приключения, как и тысячам пассажиров, передвигавшихся по стране в силу различных причин.

Чапаев прибыл в Самару только в начале февраля 1919 года, спустя месяц после своего фактического ухода из академии. Даже для Гражданской войны такое длительное отсутствие командира высокого ранга в строю без уважительной причины является серьезным проступком, и вполне вероятно, что вокруг нашего героя шли споры: привлекать или не привлекать его к ответственности. Не исключено, что Чапаев в это время пытался разыскать свою первую жену. Известно, впрочем, что он сделал изрядный крюк в Балаково и Николаевск, чтобы навестить родных и оказаться поближе к товарищам по борьбе с казаками и чехами.

1 февраля 1919 года Чапаев собрал в селе Клинцовка районный крестьянский съезд, за что получил устный выговор: «Предложить уездному исполкому вызвать в срочном порядке Чепаева в Пугачев для объяснения и разослать по всему уезду сообщение населению о том, что Чапаев в настоящее время никакой государственной, военной и гражданской службы не несет и не вправе самочинно устраивать какие-либо собрания, тем более съезд без разрешения на то местной уездной высшей власти».

Межеумочное положение после самовольной отлучки из академии не устраивало нашего героя. Вскоре он прибыл в Самару. Незадолго до этого армию возглавил видный большевик-подпольщик, бывший комиссар Ярославского военного округа Михаил Фрунзе, вместе с ним на должность начальника штаба прибыл бывший генерал Федор Новицкий. Смена руководства армии повлияла на судьбу Чапаева. 4 февраля он получил в штабе 4-й армии должность прикомандированного к РВС и разрешение отправиться для устройства домашних дел в Николаевский уезд. Статус уже изменился. «Все советские организации и учреждения обязаны оказывать т. Чапаеву полное содействие в пути следования и возвращения предоставлением необходимых перевозочных средств наравне со всеми советскими военными работниками», — указывалось в документе. Что любопытно: Чапаев не стремился (или не смог) добраться до Уральска — цели нескольких безуспешных наступлений лета и осени 1918 года.

Можно только догадываться, чем была вызвана вторая за короткое время поездка нашего героя домой, но она затянулась надолго. В семейной жизни Чапаев куда менее удачлив, чем на полях сражений. В романе Фурманова начдив утверждает, что прекратил отношения с первой женой после ее измены. Однако, по свидетельствам родственников, Чапаев часто вспоминал о жене. Пелагея не раз встречалась с детьми и, вероятно, стремилась возвратиться к ним и тем самым примириться с мужем. Однако совладать с гордым и своенравным Чапаевым, чье самолюбие было по-настоящему задето ее изменой, было непросто.

Небезоблачно складывались и отношения со второй женой, Пелагеей Камешкерцевой. Она чувствовала, что Чапаев не испытывает к ней сердечной привязанности. Возможно, до нее доходили слухи и о его похождениях на фронте. В Гражданскую войну, когда эмансипация привела к появлению женщин-политработников, машинисток, телеграфисток, когда медсестры и санитарки трудились не только в тылу, но и в боевых частях, сексуальные отношения на фронте уже не воспринимались как нечто недопустимое и исключительное. Наш герой отрицал свое внимание к женщинам во время боевых действий, он не раз требовал удалить женщин из дивизионных и других учреждений, но успеха не добился. Участвовавший в разгроме подразделений 25-й дивизии в Лбищенске полковник Михаил Изергин не без ехидства отмечал: «Штаб Чапаева располагался не без удобств и приятного препровождения времени: в числе пленных — или трофеев — оказалось большое число машинисток и стенографисток. Очевидно, в красных штабах много пишут…»

Возможно, это и вызвало стремление Пелагеи «отомстить» Чапаеву по-женски, изменив ему. Родственники начдива обвиняли Камешкерцеву в связи с начальником артиллерийского склада Григорием Живоложиновым. Евгения Чапаева со слов матери рассказывала, что Чапаев застал жену с любовником, вернувшись домой в один из кратких отпусков, и выдворил его из дома с пулеметом наперевес. Клавдия Чапаева утверждала, что Живоложинов издевался над детьми Чапая, причем ей даже отстреливал волосы из револьвера, собрав их в пучок.

Такое поведение всех участников любовного треугольника выглядит малореальным. Трудно представить, чтобы начальник тылового учреждения уводил жену у боевого начдива, который к тому же был известен крутым нравом и непредсказуемыми поступками. Камешкерцева с детьми жила в небольшом городке, в котором невозможно скрыть любовную связь. В этой ситуации Живоложинов практически рисковал жизнью: он легко мог стать жертвой мести Чапаева.

Чапаев был далеко не ангелом в повседневной жизни. В дневнике Дмитрия Фурманова за июль есть запись: «Чапай ее (Пелагею. — П. А.) однажды бил немилосердно за то, что она ходила с подругой будить одного знакомого на сеновал. Дело длилось всего 3–4 минуты, тут были и свидетели, сомнений, кажется, не должно было остаться никаких. И все-таки он колотил ее за мнимую “измену”. Поля уехала ни с чем — оплеванная, оскорбленная, отторгнутая; Чапай остался с Пичужкой (видимо, одной из фронтовых подруг. — П. А.), а детей оставил на Полю».

Страсти между Чапаевым и ближайшей родней кипели нешуточные. Ему потребовался длительный отпуск для устройства личных и семейных дел. Новые упоминания о прибытии начдива к месту службы появляются лишь в конце февраля.

Пока организатор Самарской и Николаевской дивизий пытался устроить семейные дела, его полки под руководством командира 1-й бригады самарцев Ивана Плясункова наступали на Уральск. 24 января после упорного уличного боя, в котором погиб командующий Уральской армией генерал Федор Мартынов, полки Самарской дивизии вступили в город. 26 января казаки попытались отбить Уральск, сумели ворваться на его улицы и серьезно потеснить красных. Но казаки увлеклись преследованием чапаевцев, расправой с отдельными группами, засевшими в домах и амбарах. Они попали под фланговый удар 218-го Разинского полка, который оказался вне полосы наступления белых, и вынуждены были отступить. Потеря Уральска вызвала кризис Уральской армии, целые полки расходились по домам или сдавались красным «под честное слово» и обещание амнистии рядовым бойцам.