делала адаптации литературных произведений. И у меня нет иллюзий по поводу экранизации или каких-то завышенных ожиданий. Литература и кино – разные виды искусства. А уж тем более – телесериал: совершенно особый вид массовой культуры со своими жесткими законами, во многом подчиненный требованиям производства. В романе я многое решала через образы, не через диалоги. А на телевидении все наоборот: все мысли и идеи должны быть проговорены очень внятно и четко, и мне интересно, как это сделает в экранизации режиссер Егор Анашкин. Важно, чтобы сериал сохранил уважение к Большой Истории – к трагедии раскулачивания, а не превратился бы в мелодраму на фоне бараков с табличкой «ГУЛАГ». Еще один момент: в романе заложен мифологический пласт – отсылки к коранической легенде о Юсуфе и Зулейхе, к восточной легенде о шах-птице. Для передачи этого мифологического пласта в фильме потребуются художественные решения высокого уровня. Как они будут воплощены на экране – увидим. Пока я не видела отснятый материал. А те фотографии и любительские видео со съемок, которые за последние полгода появились в интернете, мне очень нравятся. Как и блестящий актерский состав: Чулпан Хаматова – Зулейха, Юлия Пересильд в роли Настасьи, Сергей Маковецкий в роли доктора Лейбе, Роза Хайруллина – столетняя Упыриха. Кстати, у нее самый сложный грим, который делают несколько часов: на глаза накладываются слепые бельма, а лицо старится практически в два раза.

Н. Р.: Тема романа в целом многогранна: какими архивами пользовались?

Г. Я.: Исторический пласт книги, все факты и детали – правда. Рукопись романа любезно вычитали эксперты: руководитель программ общества «Мемориал» Ирина Щербакова и профессор истории РАН Виктор Николаевич Земсков, за что я им очень признательна. Искали ошибки, неточности, недостоверные мелочи – по большому счету, таковых не нашлось. На этом историческом фоне разворачиваются придуманные истории героев. Я пользовалась только открытыми источниками, в первую очередь – мемуарами на сайте общества «Мемориал». В воспоминаниях раскулаченных и прошедших через ГУЛАГ я находила общие темы, ситуации – и аккуратно включала эти реальные биографические детали в ткань вымышленного романного действия. Например, часто в ссылку забирали ночью, когда люди со сна растеряны и не могут сопротивляться, – и потому в романе Зулейху забирают ночью. Или: по железной дороге людей везли в ссылку очень долго, никто не знал, куда именно. И в романе – Зулейха едет в вагоне-теплушке несколько месяцев, понятия не имея, куда именно. Еще деталь: на поселении в голодные дни, когда не было никакой еды, люди заваривали в кипятке соль и называли это «солянкой». Именно такой вот «солянкой» питаются поселенцы в романе. Второй источник информации – исторические работы по теме спецпереселенцев, диссертации и научные статьи, в основном книги Виктора Николаевича Земскова. В архивах я не работала.

Н. Р.: «Зулейха открывает глаза» переведена на энное количество языков, по мотивам романа поставлен моноспектакль: редкое везение для текста-дебюта. Книгу помогло выпустить агентство Elkost?

Г. Я.: Да, в попытках найти издателя для романа о Зулейхе я обратилась к Елене Костюкович, переводчику Умберто Эко и владелице литературного агентства. С нашего знакомства все и началось. А первый опыт театральной постановки был в МХТ имени Чехова, в рамках летней лаборатории. Далее была постановка в Уфе – уже настоящий большой спектакль, на три часа сценического действия, со многими актерами, очень серьезной работой художника-постановщика и впечатляющими визуальными эффектами. Режиссер Айрат Абушахманов в феврале показал этот спектакль в Москве – и получил за него «Золотую маску». Совсем недавно поставил «Зулейху» и новосибирский театр «Старый дом». Моноспектакль появился в Екатеринбурге, на сцене Центра современной драматургии. Актриса Татьяна Савина сама составила монолог Зулейхи на основе романного текста – получилось камерное действие, оно играется для зала на 26 человек.

Н. Р.: Вы сценарист, а еще долго занимались рекламой: насколько оба ремесла помешали, а насколько – помогли прозе? Речь о «сочетании несочетаемого». Это всё ведь не сочетается… Ингредиенты-то.

Г. Я.: Я с юности мечтала быть сценаристом и режиссером, а получила диплом учителя немецкого языка, правда, в школе никогда не работала. Прозаик и сценарист во мне не спорят, скорее наоборот: сценарное образование помогает писать прозу. Когда пишу – отталкиваюсь от конкретного образа, от визуального решения сцены, а не от диалога или некой общей идеи.

Н. Р.: Прототипом главной героини стала бабушка?

Г. Я.: Нет, что вы! Моя бабушка – это, скорее, Юзуф, а не Зулейха. Бабушка отправилась в сибирскую ссылку вместе с родителями, когда ей было всего семь лет. Она выросла в Сибири, там выковался ее железный характер. И ее уж точно нельзя было назвать забитой восточной женщиной! Образ ее – скорее просто толчок, пружина для написания романа. Мне было важно разобраться в собственных отношениях с ней, поэтому и начала писать книгу. В романе же хотелось рассказать не историю взрослении в Сибири, а историю женщины, которая получает второй жизненный шанс – женщины, которая проживает вторую жизнь, полностью отличную от первой. Рассказать о метаморфозе личности: от забитой рабыни с ночным горшком в руке – до сильной женщины с ружьем в руке.

Н. Р.: В книге «Дети мои» показан мир немецкого Поволжья. Роман как о большой любви, так и о ее невозможности: возлюбленная главного героя умирает. Канва – снова исторический материал. Что заставляет обращаться к нон-фикшен? И «Зулейха», и «Дети мои» вычитаны историками. Пресловутая правда жизни, как мы понимаем, сохранена: приходилось ли ради нее поступаться художественностью?

Г. Я.: Я никогда сознательно не нарушаю историческую правду, наоборот, уделяю очень много времени и сил, чтобы правду эту соблюсти. Когда пишешь историческую вещь, то находишься в довольно жестких рамках: те или иные события случились в определенные дни, они запустили те или иные процессы, на которые нельзя закрыть глаза… Приходится очень долго складывать узор истории, чтобы не пойти против правды, не исказить факты – но чтобы в книге при этом сохранилась драматургия. Более того, здорово, если Большая История поддерживает, подталкивает историю маленького человека, если две истории – большая и малая – сплетаются. Да, во втором романе «Дети мои» все факты и цифры тоже соответствуют правде. В романе есть сказочный пласт, много отсылок к германской мифологии, а главному герою вообще кажется, что сюжеты немецких сказок сбываются в реалиях ранних советских лет. Но если посмотреть внимательным взглядом – это совершенно реалистическая вещь, в которой рассказано о жизни Немреспублики на Волге. Профессор истории Аркадий Адольфович Герман, специалист по российским немцам, вычитал роман как эксперт.

Н. Р.: Следующий текст тоже будет основан на докматериалах?

Г. Я.: Моя третья книга