Но нет худа без добра — хоть о подвигах девчонок из первых уст послушает. Вот он действительно был дурак, когда считал, что Надя в ее семнадцать в свободное от уроков время лишь Тургенева читала!

Десять лет наза. Надя

Труднее всего было не хихикать, но как удержаться, если Иркина идея ничего, кроме смеха, у Нади не вызывала?

Заключалась мысль подруги в следующем: назавтра, когда малолетка Леся опять явится к историку на «дополнительные занятия», затаиться всем троим под той же задней партой, где пряталась Надя. Дождаться, пока урок истории свернет в эротическую плоскость. И заснять подвиги учителя на видеокамеру.

Ну а дальше — твори что хочешь, горячо агитировала Ирина. Выцыганить им всем пятерки по предмету как минимум. А то и на бабки старого развратника удастся развести. Ведь он не дурак, не допустит, чтобы они компромат в милицию отнесли.

Надя тщетно утверждала, что видео не является доказательством. А Ирина в ответ: «Ну не дурак же историк — дело до милиции доводить. Наверняка захочет миром все решить. Должен понимать: ему куда дешевле будет нам пиво с мороженым спонсировать».

Еще Надя говорила, что два раза кряду никогда не везет. И если давеча историк не заметил , что она прячется под партой, то это чистой воды случайность. К тому же она сидела очень тихо, а им втроем сохранить полнейшее безмолвие вряд ли удастся, кто-нибудь все равно не выдержит — или чихнет, или расхохочется. Да и дни становятся все короче и короче, плюс дожди обложные — к трем уже темно, а Леся с историком на четыре договорились. Видеокамера ведь у них самая обычная, не шпионская — в темноте снимать не умеет. А вершить свои темные делишки при электрическом освещении историк вряд ли решится…

Но девчонки в ответ на ее сомнения лишь хохотали.

— Ты, Митрофанова, просто трусиха, — клеймила ее Ишутина. — Зудишь, зудишь, ля-ля-фа-фа… Скажи уж честно: боишься!

— Да если и не получится ничего снять, — ухмылялась Коренкова, — хотя бы прикольнемся. Прикинь, Адамыч только возбудится, нефритовый ствол свой зарядит, а тут мы! Белыми привидениями!

«И по истории в аттестате точно будет трояк. Это в лучшем случае», — закончила про себя Надя.

Но нельзя, раз сама кашу заварила, сигать в кусты. Глупо будет и подловато.

…И в назначенный день девчонки в половине четвертого все втроем разместились под задней партой кабинета истории. Видеокамера, включенная, с заправленной новой кассетой, лежала подле — только с паузы снять.

Окна, как и позавчера, заливало дождем, и в классе было совсем сумрачно. При таком освещении их ни от входной двери, ни от доски точно не углядишь. Правда, и в камеру, Надя не поленилась посмотреть в глазок, тоже ничего не разобрать, сплошное черное поле.

Явно глупость они затеяли. Одна надежда, что Иван Адамович свой дополнительный урок отменит. Или малолетка Леся одумается.

…Но Надины надежды не оправдались — ровно в четыре дверь кабинета истории отворилась. Старшеклассницы замерли в своем укрытии.

На пороге чернели две фигуры. Одна, высокая, по-хозяйски поддерживала под локоток вторую, юную, худенькую.

— Йес! — еле слышно выдохнула Иришка и схватила видеокамеру.

«Попали, идиотки!» — мелькнуло у Надежды.

Почему, ну почему она только не отказалась участвовать в этом спектакле?! Может, еще не поздно вылезти из-под парты, извиниться, наболтать историку какую-нибудь ерунду, будто она полы здесь моет? Но что тогда подумают девчонки?.. Явно превратят ее в изгоя, еще похуже классной отличницы и пугала Людки Сладковой…

Нет уж, лучше не рыпаться.

И Надя продолжала сидеть тихой мышкой. Лишь губу в отчаянии закусила.

Впрочем, Лена с Ирой, хотя и строили из себя безбашенных-разбитных, тоже явно волновались.

А учитель с ученицей, ничего не знавшие о засаде, тем временем вошли в класс. Сели в этот раз не за парту — за учительский стол, Иван Адамович на своем привычном месте, Леся рядом на стульчике. Только хотя стол и стоял на возвышении, и видно его было куда лучше, чем первую парту, в классе уже совсем темно стало. Не то что на камеру снимать — подсматривать и то невозможно.

«Слава богу, фильм не состоится!» — мелькнуло у Нади.

Но едва историк раскрыл рот, начиная свою лекцию, малолетка вдруг его перебила:

— Иван Адамович! Сегодня такая темень противная… Давайте свет включим!

Не дожидаясь ответа учителя, она вскочила, щелкнула выключателем. Врубила, правда, не те лампы дневного света, что под потолком и заливают весь кабинет неприютным электричеством, а длинную узкую лампочку, освещающую доску.

— Во! Так гораздо классней! И это, как его… романтичней, вот!

И вернулась на свое место.

Историку, похоже, было куда романтичней сидеть в темноте. Однако вставать выключать свет он не стал. Сухо произнес:

— Ладно, Леся, как хочешь. Но давай начнем.

И лекторским тоном понес очередную пургу. Борис Годунов, бояре, битвы… Леся записывала, кивала, преданно смотрела учителю в рот.

Решительно никакой эротики. Девушки под своей партой разочарованно переглянулись.

— Только пленку зря тратим! — одними губами прошептала подругам Елена.

— Так выключай! — тоже тихо предложила Надя.

Но Ирина лишь отмахнулась. Прошелестела:

— Все будет!..

Учитель, похоже, тоже услышал их еле слышную перекличку. Вдруг прервал свою лекцию, насторожился…

Однако опять их выручила Леся. Громко и укоризненно обратилась к историку:

— Ну что же вы, Иван Адамович! Почему замолчали? Вы настолько интересно рассказываете, я прямо вся в нетерпении!

И юная развратница сама прижалась к учителю вполне сформировавшейся грудью.

Но тот, будто не замечая ее прелестей, еще с минуту напряженно прислушивался.

Одиннадцатиклассницы перепуганно замерли под партой.

К счастью, никто из них не чихнул и не кашлянул.

Иван Адамович успокоился. Горячо жестикулируя, вернулся к своему уроку.

И, как предсказывала Ирина, основной урок продлился недолго. Сначала учитель, будто между делом, прижал восьмиклассницу к себе… потом расстегнул кофточку на ее груди… его рука пошустрила по персям малолетки… скользнула ниже… Самые пикантные детали, к сожалению, было не разглядеть — стол мешал, — но и так стало ясно: к дополнительным занятиям по истории происходящее имеет весьма отдаленное отношение.

А Леська, позорная Лолитка, вела себя едва ли не активней, чем умудренный годами учитель. Так и липла к Ивану Адамовичу, всеми частями тела прижималась, и в свете единственной лампы на фоне черной классной доски их фигуры смотрелись эдакой порнографикой.