прочный участок берега примерно в дюжине ли вниз по течению. Он сможет выдержать пару батальонов, не превратившись в трясину.

Красные повязки явно считали, что через Яо невозможно переправиться ниже по течению. Река был широкая, а ее глубина на середине равнялась росту человека. Но мятежники были наньжэнями; их предки вели оседлый образ жизни. Если бы среди них были монголы, они бы знали, что любую реку можно перейти вброд, если хватит решимости. Или если не заботиться о том, сколько солдат можно потерять при этом.

– Условия не идеальные, – заметил Эсэнь, имея в виду дожди, от которых река вздулась и скорость течения увеличилась. – Сколько потребуется времени, чтобы переправить на другой берег батальоны и занять позиции на флангах?

Оюан задумался. Если бы не дождь, он бы послал солдат переправиться ночью. А так…

– Я прикажу начать переправу на рассвете, иначе потери будут слишком большими. Они смогут быть на месте к началу часа Змеи. – Между восходом солнца и полднем. – К этому времени мы уже начнем бой, и он будет недолгим.

– Ты знаешь, что я не возражаю против небольшой рукопашной схватки, – сказал Эсэнь. Это было слабо сказано: он обожал рукопашную. Вокруг его глаз собрались морщинки. – Мы просто поиграем до тех пор, пока батальоны флангов завершат переправу, потом закончим. Ах, почти жалко, что все закончится так быстро! Надо насладиться каждым мгновением.

Несмотря на то что лицо Эсэня было гладким и правильным, как у статуи, в нем кипели бурные страсти, и он вовсе не был таким безмятежным. У Оюана всегда сжималось сердце, когда он видел его таким: горящим предвкушением удовольствия, когда кровь его предков, степных воинов, кипела в его жилах. В этом была некая трогательная чистота, вызывающая у Оюана зависть. Он никогда не был способен переживать момент удовольствия так просто и чисто, как Эсэнь. Само понимание того, что оно преходяще, что любое мгновение лишится своей сладости и живости, когда станет воспоминанием, вызывало в нем одновременно горькое и сладкое ощущение даже в самый момент события.

Чувствуя себя так, будто он получил удар кинжалом в грудь, он ответил:

– Да, мой господин.

Командиры разбудили Чжу и остальных Красных повязок до рассвета и приказали занять позицию у моста. Юйчунь уже исчез, не сказав ни слова на прощание, и Чжу предположила, что Цзяо поступил так же. Несмотря на всю веру людей в Сияющего Принца и его Мандат, возбуждение вчерашнего дня утихло и переросло в тревожное ожидание. Перед ними арка моста поднималась над черной водой и исчезала в темноте.

Чжу ждала, облака пара от дыхания дрожали перед ней. Бледный зимний свет заползал на небо над высокогорным озером и отодвигал темноту по другую сторону моста. Стал виден дальний плацдарм перед мостом, а за ним одна за другой появлялись шеренги воинов. С каждым мгновением становилось все светлее, и еще одна шеренга появлялась позади предыдущей. Их число росло, наконец стал виден весь берег, покрытый одинаковыми шеренгами воинов в черных доспехах.

Человек на коне ждал перед выстроившейся огромной армией. Его доспехи поглощали свет, только их острые края сверкали. Уложенные кольцами косы напоминали раскрытые крылья ночной бабочки. А за его спиной стояли призраки, между ним и передовой линией, словно армия мертвецов. Генерал-евнух.

Вибрация связывающей их нити пронзила Чжу так резко, что у нее дыхание перехватило от боли. Затем, чувствуя головокружение, она в приливе гнева оттолкнула прочь эту боль и эту связь. Она не такая, как он, – и сейчас, и никогда не будет такой, – потому что она Чжу Чонба.

Другие Красные повязки, которые в прежних схватках всегда отступали перед армией Великой Юань, чтобы уцелеть и сразиться когда-нибудь потом, внезапно осознали, что вот-вот вступят в бой, который будет продолжаться до тех пор, пока одна из сторон не победит. И в ту секунду, видя перед собой выстроившуюся армию империи Великой Юань, они поняли, что победят не они.

Чжу ощутила тот момент, когда их уверенность сломалась. Когда люди вокруг нее застонали, она посмотрела вверх, на озеро, где стояли улыбающиеся, окутанные тенью статуи бодхисатв и смотрели вниз, на обе армии. Затем она прошла сквозь шеренги солдат с ее стороны и вступила на мост.

Послышался один-единственный, резко оборвавшийся крик командира ее взвода. Холод камня проник сквозь подошвы ее соломенных туфель. Она чувствовала тяжесть груза, висящего у нее на спине, и болезненные уколы в легких и в ноздрях, когда вдыхала холодный воздух. Тишина казалась хрупкой. Или, возможно, это она была хрупкой, подвешенной в этой паузе. Каждый шаг был испытанием ее мужества и решимости быть Чжу Чонбой и добиться величия. «Я хочу этого», – думала Чжу, и сила ее желания гнала кровь по ее жилам с такой силой, что только чудом не хлынула из носа. Напряжение росло, становилось почти невыносимым, оно так сжимало и раскаляло все ее страхи и сомнения, что они в конце концов вспыхнули и загорелись огнем чистой веры. «Я Чжу Чонба, и моя судьба стать великой».

Она добралась до середины моста и села. Потом закрыла глаза и запела.

Ее чистый голос поднимался ввысь. Знакомые слова множились, превращались в залпы эха, и стало казаться, что поют тысячи монахов. Звуки нарастали слой за слоем, и Чжу ощутила в воздухе странную дрожь, она была похожа на ужас, проявляющийся вне ее тела. Волосы на ее руках встали дыбом.

Она позвала, а Небеса слушали.

Она встала и сняла со спины висящий на ремне гонг. Ударила в него, и звук зазвенел и понесся через озеро. Неужели статуи наклонились к ней, чтобы услышать?

– Слава Сияющему Принцу! – выкрикнула она и ударила в гонг второй раз. – Пусть царствует он десять тысяч лет!

В третий раз она ударила в гонг, и Красные повязки вышли из оцепенения. Они взревели и затопали ногами, как раньше делали в присутствии самого Сияющего Принца, да так мощно, что мост задрожал и ущелье взревело в ответ.

Единственным ответом генерала-евнуха была поднятая рука. Стоящие у него за спиной лучники Юань натянули тетиву. Чжу это видела, будто во сне. Внутри у нее был лишь идеально чистый, яркий свет веры и мечты. «Желание – это источник всех страданий». Чем сильнее желание, тем больше страдание, а сейчас она желала самого величия. Сосредоточив всю силу воли, она направила эту мысль в Небо и наблюдающим статуям: «Каким бы ни было страдание, я смогу его выдержать».

И будто в ответ дрожь земли усилилась. Красные повязки замолчали, а лучники Великой Юань