– Вы – Мария? – спросил один из них, подходя ко мне. Второй направился к машине.

– Да, это я. А вы от Елены Дмитриевны?

Парень переглянулся с напарником и еле заметно кивнул. Затем внезапно, не произнося ни слова, с короткого разворота ударил меня кулаком в лицо. Таким ударом можно было и убить, но…

* * *

Давным-давно, чуть больше двадцати лет назад, когда существовал еще Советский Союз, в обычный детский дом пришел смуглый человек небольшого роста, с раскосыми глазами. Звали его Акира. Возможно, это было его прозвище, возможно, фамилия, а может быть, он сам себя так называл, не желая открывать истинного имени, но я его знала и запомнила как Акиру.

Он приехал из Японии. Один из последователей древнего искусства выживания, основанного не столько на японских упражнениях карате и айкидо, сколько представляющего собой синтез интернациональных приемов борьбы. Акира мог победить соперника, владеющего и греко-римской борьбой, и славянской, и самбо, и, конечно, человека, постигающего восточные единоборства. Именно постигающего. Потому что постигших мало, и все они, зовущиеся мастерами, не станут выходить против Акиры. Не потому, что он слабее или сильнее, просто в ментальном сознании мастера уже отложилась такая простая истина: лучший способ победить в состязании – это избежать его. Двум горам ни к чему выяснять, какая из них выше.

Так вот, Акира к пятидесяти годам познал многие тайны Востока и расширил собственное восприятие мира. Он открыл для себя какие-то неведомые обычному сознанию грани мироздания и основал свою школу. Как это водится, тут же нашлись недовольные новым учением. Школу объявили сектой и разогнали. Акира был вынужден уехать из Японии. Он направился в Советский Союз.

В империи социализма, которую на все лады ругали в «цивилизованном» мире, бедному японцу дали приют, равно как и разрешение взять на воспитание брошенных детей из детских домов.

Пять маленьких человеческих детенышей, брошенные родителями и не нужные ни государству, ни какой бы то ни было живой душе, попали к Акире. Четыре мальчика и одна девочка. Девочка – это я. Почему я говорю «детенышей», сейчас поймете.

Всякий раз, когда я вспоминаю первую встречу с Акирой, а она произошла в промозглую осеннюю ночь, мне становится зябко. Видимо, сенсорное впечатление от встречи со столь значимой в моей жизни фигурой оказалось настолько сильным, что оно навсегда зацепилось в моей подкорке. В психологии это называется «якорем». Всякий раз, когда становится прохладно, я вспоминаю Акиру. И обратно: когда вспоминаю Акиру, становится прохладно.

Этот человек сделал из меня то, что я есть.

Суть его метода воспитания заключалась в следующем. Сознательно, так сказать, механически и технологически мы изучали различные приемы карате, «путь кулака», айкидо, кендо, тренировались с японскими деревянными мечами, которые Акира вырезал сам. Наши тела стали настолько гибкими и сильными, что я, например, могла пролезть в стандартную форточку на пятом этаже девятиэтажного дома совершенно безо всяких альпинистских примочек, держась пальцами только за внешний подоконник и выступающие из кладки кирпичи.

Однако, помимо развития моторики, Акира проводил с нами особые медитационные занятия. Для того, чтобы разбудить нашу подкорку. Наше подсознание.

«На заре истории, – как рассказывал нам сэнсэй, – у каждого племени был свой тотем. Барс, Тигр, Лось, Медведь… Каждый из членов сообщества отождествлял себя с племенным зверем, постепенно действительно приобретая некоторые его повадки и навыки. В генной памяти каждого человека остались эти качества».

Я не помню, что с нами делал Акира, но после одного из занятий он дал каждому из нас второе имя. Моими братьями стали Тигр, способный разорвать человека на куски голыми руками, Медведь, обладающий такой физической мощью, что даже сам стал с осторожностью относиться к себе (сломать кирпичную стенку – раз плюнуть), Волк, на котором порез любой тяжести заживал в считаные дни…

Во мне Акира выловил Пантеру. Ловкая и гибкая, изумительно быстрая и цепкая, способная в минуты опасности на такое, чего обычный разум просто не в состоянии себе представить. Моя скорость поражала всех.

Он не вселял в нас зверей, он их будил, подавляя вторую сигнальную систему. Доказано же, что она, эта самая вторая сигнальная система, подавляет первую – все животные инстинкты, касающиеся обороны. Мы уже не можем чувствовать опасность каждой клеточкой своего тела, не можем угадывать, откуда ветер дует или откуда выстрелит пистолет, не можем очень многого, что заложено в нас от природы.

Ну согласитесь, клуша, только что вылезшая из автобуса с многочисленными пакетами в зубах, или бодро шагающий преуспевающий мужчина, в лакированных ботинках которого отражается неоновый свет реклам, в зрачках видны знаки долларов, в руках кейс, а на ухе телефонный аппарат «хэндс-фри», этакий супермен урбанистического сообщества – разве они способны будут почувствовать, что в безопасном на первый взгляд здании за стеной таится смерть? Нет, разумеется. Возможно, что-то шевельнется в душе, предупреждая: «Не ходи!» Оно в принципе всегда шевелится – это и есть инстинкт. Однако бизнесмен не обратит на него внимания, потому что в ухе монотонно жужжит женский голос, сообщая ему последние биржевые новости; клуша озабочена предстоящим ужином на десять персон, у тинейджера в плеере пульсирует безумный электронный бит новомодного диджея.

И все они умрут, если за поворотом лежит, скажем, небольшой фугас или тринитротолуоловая шашка. Или уборщица ведро воды разлила, или рабочие ремонт плохо сделали, или гопник поджидает с ножом. Все, что угодно, может там таиться, и только человек с развитыми инстинктами почувствует это. Мало того, он успеет в последнюю секунду избежать опасности для жизни. Это сможет такой человек, как я.

* * *

Таким ударом можно было и убить. Тип был настроен вполне серьезно вырубить меня. Понятно, что такой глупости я ему не позволила.

Предугадала я удар буквально за доли секунды до него, хотя даже не предугадала… Просто в нужный момент я вдруг отклонилась от летящего кулака, ушла в сторону и автоматически врезала ему в солнечное сплетение. Парень согнулся, ловя ртом воздух.

Я, еще ничего не понимая, кинулась к «Форду», откуда уже слышались звуки борьбы. В такие моменты мой мозг обычно отключается и действую я исключительно на рефлексах. Вижу опасность – зверею и обезвреживаю ее. Либо уничтожаю.

Вадим оказался в интересной позе – прижат к багажнику хлюпиком в отглаженном костюме. Хлюпик с неожиданной силой душил Вадима, Вадим пытался задушить хлюпика и одновременно не дать задушить себя. Борьба шла с переменным успехом. Гримасы обоих впечатляли, однако ощущения, что Вадим действительно подвергается опасности, как-то не возникало. Я встала в сторонке, наблюдая за парочкой. Заметив меня, хлюпик полиловел от натуги и принялся мутузить Вадима с утроенной энергией.

– Маша, помоги, – прохрипел Вадим, выкатывая глаза жутким образом. – Что стоишь?

Я недолго думая вырубила красавчика ударом по голове. Он даже не успел увернуться. Подло со спины бить? А пусть не лезет. Его сюда никто не звал.