отрезали нос и уши. Испанский монах Бартоломе де Лас Касас писал, что жестокость, которую он видел в новых колониях, «превосходит все, что только можно представить». Колумб лично отдал приказ разрубить тела выказавших неповиновение индейцев и пронести по улицам для устрашения соплеменников. Он был слеп к их страданиям. До прибытия Колумба численность индейцев-таино составляла полмиллиона человек. Через несколько десятков лет осталось две тысячи.

Диего Ривера. Прибытие Кортеса. 1951 / Palacio Nacional de Mexico, Mexico City

Рассказы о плаваниях Колумба поразили воображение Эрнандо Кортеса, юноши из знатной испанской семьи, и он тоже отправился в Новый Свет на поиски сокровищ и приключений. Свое первое путешествие он предпринял в 1504 году, через год после последней экспедиции Колумба. Однако прославился Кортес завоеванием Мексики, которое осуществил в 1518–1520 годах. Именно в Мексике, находившейся под властью ацтеков, были те самые дворцы и золото, о которых грезил Колумб. Кортесу повезло, от правителя ацтеков Монтесумы он получил богатые дары, золотые украшения, щиты и шлемы, остальное взял силой. Монтесума погиб, великий город Теночтитлан был разрушен. Эта гневная живописная повесть, вместившая сотни людей и животных, написана спустя несколько столетий художником Диего Риверой, мужем Фриды Кало, как наглядное обвинение против убийственной жадности Кортеса. Конкистадор стоит внизу посередине, в винно-красном кафтане, – получает дань; еще раз мы видим его в верхнем левом углу: тут он обращает язычников в христианскую веру.

В обоих случаях Кортес мертвенно-бледен и сгорблен, есть предположение, что физическое уродство стало следствием сифилиса. На заднем плане на деревьях болтаются тела коренных мексиканцев, другие, обращенные в рабство, трудятся в карьере или на строительстве. Ривера работал над росписью в 1951 году, и на ее образный ряд оказало влияние негритянское освободительное движение в США. Внизу слева ацтека заковывают в кандалы и клеймят. Среди фигур центральной группы мы видим индианку Малинче, переводчицу Кортеса, с ребенком за спиной. Ее сын по имени Мартин буравит зрителей своими голубыми глазами (их цвет указывает на смешанную кровь): напряженный, растерянный, изумленный взгляд. Глаза ребенка не отпускают нас. Рычащая собака в нижнем правом углу, словно подпись художника, задает эмоциональный тон всему произведению.

Эта обширная панорама – пространственно-временной сгусток ярости. Если европейцы проецировали на Новый Свет свои образы, фантазии, желания и ненасытность, такие художники, как Ривера, швыряют все это обратно в лицо Западу. Его роспись – это протестная визуальность. Он обращался к каждому посетителю Национального дворца в Мехико, но в особенности к своим соотечественникам. Он хотел запечатлеть в их душах образ народного гнева.

В Европе, куда Кортес отправлял груженные золотом ацтеков корабли, люди ликовали. Альбрехт Дюрер, тот самый, что изобразил себя в образе Христа, писал 27 августа 1520 года:

Также я видел вещи, привезенные королю из новой золотой страны: солнце из чистого золота, шириною в целую сажень… И я в течение всей своей жизни не видел ничего, что бы так порадовало мое сердце, как эти вещи. 〈…〉…и удивлялся тонкой одаренности людей далеких стран[6].

Завоевание рождало новые визуальные потрясения. Нам неизвестно, как выглядели вещи, которые видел Дюрер: они были либо переплавлены, либо утрачены по небрежению, но эта золотая подвеска, относящаяся к тому же времени, уцелела и может служить символом европейского вторжения в Мезоамерику. Миктлантекутли, бог мертвых.

Его лицо походит на череп с глазами. Кажется, будто он кричит, его зубы разжаты: с рассветом он поглотит звезды. В ушах у него человеческие кости, на шее ожерелье из глаз, голову венчает убор из совиных перьев, а узор на нагруднике словно создан в XX веке сюрреалистом Эдуардо Паолоцци. В мезоамериканском искусстве доиспанского периода часто встречаются изображения мучений и смерти. То и другое приумножили европейские охотники за золотом. Новые страдания обрушились на эти берега, но местные златокузнецы и художники умели их запечатлеть.

Золотой нагрудник с изображением Миктлантекутли, бога мертвых. Ок. 1300–1450 © Museo Regional de Oaxaca, Mexico / Bridgeman Images

Золотая подвеска с богом мертвых сродни «Крику» Эдварда Мунка. Может быть, в крике, исказившем лицо бога, звучит приговор, обрекающий на мучения Кортеса и его соратников?

После этих многочисленных примеров, как можем мы охарактеризовать мировоззрение колонизатора? Казалось бы, крестоносцы и конкистадоры должны быть открыты миру и новым впечатлениям, то есть зрение их направлено вовне, а воображение центробежно. Но стоило им достигнуть Иерусалима или берегов Центральной Америки, как глаза их подводили. Они переставали видеть перед собой людей. Так что же было перед их глазами и в их головах? Это кадр из фильма Терренса Малика «Новый Свет», в котором Колин Фаррелл играет капитана Джона Смита, очередного переселенца, бедняка, покинувшего свой мир в поисках лучшей доли. Он в Виргинии, идет 1607 год, однако застывшее на его лице выражение отрешенности делает конкретные обстоятельства неважными. Он остановился. На заднем плане мы видим туземцев, их фигуры размыты. Некоторые смотрят на героя, словно недоумевая, почему он замер. Его лицевые мускулы расслаблены, взгляд устремлен в пространство.

«Новый свет», Терренс Малик / New Line Cinema, Sunflower Productions, Sarah Green Film, First Foot Films, The Virginia Company LLC, USA – UK, 2005

О чем он задумался? Что предстало его мысленному взору? Так ли смотрел Цезарь на белые скалы Дувра? Так ли застыл Акбар, впервые увидев Декан, или Марко Поло при встрече с Кублай-ханом в 1266 году? Крестоносцам по пути в Святую землю выпадало немало одиноких часов, но неужели по достижении цели захватнический раж и погоня за реликвиями лишали их способности мыслить? Каждый завоеватель одержим желанием чем-то обладать: предметом, землями, властью. Каждый ищет свой грааль, свой алмаз Кохинур – гордость великих династий и султанатов: найденный в XIII веке или еще раньше, он служил утешением Шах-Джахану (в заточении он любовался отраженным в камне Тадж-Махалом), потом стал вожделенной добычей персидского шаха, а после перешел во владение британцев и сделался украшением монаршей короны, прежде подвергшись по воле мужа королевы Виктории, принца Альберта, повторной огранке, которая заняла тридцать восемь дней и существенно уменьшила размер алмаза. На лице героя Фаррелла запечатлелось стремление найти такой бриллиант или иную реликвию, которая была бы достойна алтаря Сент-Шапель, ожерелья на груди королевы или кинодивы. Люди будут стекаться со всего света, чтобы полюбоваться его находкой, воплотившей в себе идею «возвышенного», многовековую историю, память о тех, кто прикасался к этой вещи, и память о событиях,