— Я просто хочу сказать, что первый раз, когда ты кого-то убиваешь, может быть…

Она разочарованно вздохнула и закатила на меня глаза.

— Тогда что ты чувствуешь? — спросил я, мой взгляд скользнул к ее губам, прежде чем я смог остановить себя, а затем вернулся к ее зеленым глазам.

Она склонила голову, размышляя об этом, похожая на маленькую хрупкую птичку или что-то в этом роде. Затем она посмотрела вниз на мою одежду, переместилась так, чтобы сидеть, подогнув под себя ноги, лицом ко мне на сиденье, и протянула руку, чтобы расстегнуть молнию на моей куртке.

Мое горло дернулось, когда она расстегнула ее, а затем протянула руку, чтобы расстегнуть мою рубашку у шеи, отстегнула пуговицы до середины, а затем прикоснулась пальцем к моей груди, чтобы она могла написать слова, которые хотела.

Мой взгляд был прикован к ней, пока ее кончики пальцев рисовали линии на моей плоти, и я был настолько захвачен ощущением ее кожи на моей, что даже не обратил внимания на слова.

— Прости, — пробормотал я, когда она выжидающе посмотрела на меня, и прочистил горло, сопротивляясь желанию прикоснуться к ней. — Я не уловил это.

Она разочарованно хмыкнула, поднялась на колени и перекинула ногу через меня, устроившись на мне, и мое сердце подпрыгнуло от удивления. Она бросила на меня строгий взгляд, затем снова начала выписывать слова, на этот раз медленнее, чтобы убедиться, что я их уловил, похоже, не понимая, что ее прикосновения ко мне в таком положении, когда она сидит у меня на коленях, делают концентрацию почти невозможной. Но каким-то образом я заставил себя сделать это.

«Я чувствую себя так, словно один из прутьев моей клетки только что сломался».

Моя улыбка расширилась, и она тоже улыбнулась, эта искренняя вспышка счастья промелькнула на ее лице и заставила меня перевести дух. В этот момент я увидел девушку, которой она могла бы стать, а возможно, и была. И у меня защемило сердце при мысли о том, сколько боли и страданий она пережила, чтобы почувствовать эту радость только в смерти.

— Мы сломаем их все, куколка, — пообещал я ей. — Как только я удостоверюсь, что ты в безопасности, я отправлюсь в их гребаную крепость и разорву их всех на части. Я принесу тебе их куски, завернутые в банты, и буду радоваться каждому мгновению агонии, которое я вырву из их плоти.

Она прикусила нижнюю губу от моих слов, ее глаза загорелись голодным огнем, и я знал, что она собиралась сказать еще до того, как ее пальцы коснулись моей кожи.

«Я хочу это увидеть».

— Это небезопасно, — пробормотал я, и она нахмурилась, яростно покачав головой.

«Мне это нужно».

Я тихо вздохнул, и ветер прошелестел вокруг нас, разметав пряди багровых волос по ее лицу.

Я протянул руку, чтобы поймать их, заправил за ухо и позволил своим пальцам задержаться на ее коже, и она не вздрогнула от моего прикосновения.

— Я понимаю это, куколка, — медленно сказал я. — Но… я просто не думаю, что смогу вынести, если ты окажешься так близко к опасности. Что, если что-то пойдет не так? Я буду в меньшинстве, у них есть оружие… если я умру, мне нужно знать, что ты далеко оттуда, что у них нет шансов поймать тебя снова, или…

Ее губы прижались к моим так нежно, что все, что я мог сделать, это замереть, запертый в невозможности этого прикосновения, в то время как тепло ее тела взывало ко мне на первобытном уровне.

Я застонал от голода, целуя ее в ответ, мои губы ласкали ее губы, поклоняясь им в нежном танце, и мне приходилось заставлять себя не сжимать челюсть, не убирать другую руку со спинки качающегося кресла.

Я боролся за то, чтобы быть нежным с ней, даже когда она углубила поцелуй, ее язык скользнул между моих губ и разрушил все мои защитные механизмы, когда я встретил ее поцелуй своим.

Я чертовски болел по этой девушки, мое сердце колотилось так быстро, что казалось, будто я испытываю прилив адреналина. Она скользнула по моим бедрам, придвигаясь ближе ко мне, пока не оказалась прижатой к толстой длине моего члена, и я зарычал от желания.

Уинтер задохнулась, на мгновение прервав поцелуй, и посмотрела в мои глаза, эти яркие зеленые глаза были видны даже в темноте. Она вновь сдвинулась на моих коленях, и с ее губ сорвался горловой стон, говоривший о том, что ей нравится это ощущение.

— Черт, — вздохнул я, пытаясь найти хоть дюйм самоконтроля, но я был уверен, что только что потерял его, и, когда она закрутила бедрами, прижимаясь к моему члену, я сорвался.

Я потянул ее за челюсть и притянул к себе для очередного поцелуя, впитывая ее вкус, когда я перестал сдерживаться и просунул свой язык в ее рот. Моя вторая рука легла на ее бедро, и я схватил ее за плед, вновь прижимая ее к себе, выгибая собственные бедра, так как от ощущения того, что она так прижимается ко мне, я практически задыхался.

Прошло так чертовски много времени с тех пор, как ко мне прикасался другой человек, что я чувствовал, что изголодался по этому. Как будто я нуждался в этом больше, чем когда-либо мог себе представить.

Мои ноги стояли на деревянном полу, но сиденье все еще раскачивалось под нами, подталкиваемое нашими извивающимися телами.

Ее холодные руки скользнули под мою рубашку, и она застонала мне в рот, исследуя равнины моей груди, лаская мои шрамы, когда находила их, и посылая дрожь удовольствия по мне.

Щетина на моей челюсти царапала ее мягкую кожу, а я вдыхал ее, пожирал ее, поглощал ее. И то, как она целовала меня, говорило о том, что она чувствует то же самое. Что она не может насытиться этим, что она нуждается в этом так же, как и я.

Когда она продолжила извиваться на моих коленях, я почувствовал, что моя сдержанность ломается, что мое желание к ней пересиливает все вполне разумные причины, по которым я должен был это прекратить. Но каждое движение ее бедер, прикосновение ее языка, вкус ее души заставляли меня забыть обо всем этом.

Я резко встал, обхватив ее задницу обеими руками, и потянул за собой.

— Ты должна сказать мне остановиться, если это зайдет слишком далеко, куколка, — прорычал я ей в рот, неся ее к двери. — Оттолкни меня, покачай головой, ударь меня, как бы ты ни хотела