Когда объявили дело Джейкоба – «Дело номер ноль восемь дробь сорок четыре ноль семь, штат Массачусетс против Джейкоба Майкла Барбера, обвинение в убийстве первой степени», – конвойные ввели моего сына и поставили в центре зала, перед ложей присяжных. Он обвел глазами толпу, увидел нас и немедленно уткнулся взглядом себе под ноги. Смущенный и не знающий, куда себя деть, принялся поправлять на себе костюм и галстук, которые выбрала для него Лори, а Клейн передал ему в КПЗ. Непривычный к костюмам, Джейкоб, казалось, чувствовал себя одновременно чересчур нарядным и затянутым в смирительную рубашку. Костюм был ему уже самую чуточку маловат. Лори шутила, что он растет так быстро, что по ночам, когда в доме становится тихо, она слышит, как растягиваются его кости. Теперь он беспокойно поводил плечами, стараясь сделать так, чтобы пиджак не морщил, но ткань не желала растягиваться. На этом основании репортеры впоследствии сделали вывод о тщеславии Джейкоба и о том, что он даже наслаждался этим моментом славы, – вывод, который еще не раз припомнили ему, когда начался собственно судебный процесс. Правда же заключалась в том, что он был всего-навсего неуклюжим и вдобавок до смерти перепуганным подростком, который не знал, куда деть руки. Удивительно, что у него вообще хватило мужества держаться.

Джонатан прошел через распашные воротца в ограждении, отделявшем зрительские места от передней части зала, водрузил свой портфель на стол, за которым сидел Джейкоб, и занял место рядом с ним. Он положил руку Джейку на спину – не ради того, чтобы успокоить его, а в качестве сообщения окружающим: «Этот мальчик вовсе никакое не чудовище, я не боюсь к нему прикасаться». И еще: «Я не просто наемник, за деньги защищающий отвратительного мне клиента, потому что это мой профессиональный долг. Я верю в этого парнишку. Я его друг».

– Слово предоставляется стороне обвинения, – провозгласила Дурдес Ривера.

Лоджудис поднялся со своего места. Он огладил свой галстук, затем завел руку за спину и осторожно одернул пиджак сзади.

– Ваша честь, – начал он скорбно, – это чудовищное дело.

В его устах это слово прозвучало как «чудувищное», и я понял, что на самом деле залы суда часто делают без окон для того, чтобы оппоненты не повыкидывали из них друг друга. Лоджудис речитативом перечислил обстоятельства дела, с которыми за последние сутки едва ли не круглосуточных репортажей уже успели ознакомиться, наверное, все до единого и которые он сейчас с минимумом прикрас еще раз напомнил толпе с вилами и факелами по ту сторону телеэкранов. В его голосе даже была некоторая монотонность, как будто мы все столько раз слышали эти факты, что они уже успели навязнуть в зубах.

Однако же едва речь зашла об определении суммы залога, как тон Лоджудиса немедленно сделался серьезным.

– Ваша честь, мы все прекрасно знаем и глубоко уважаем отца обвиняемого, который в настоящий момент присутствует в зале суда. Я лично знаком с этим человеком, всегда уважал его и восхищался им. Я испытываю к нему искреннюю симпатию и сочувствие, как и, я уверен, все здесь присутствующие. Неизменно самый умный из всех. Ему все и всегда давалось без усилий. Но. Но.

– Возражение, ваша честь!

– Принимается.

Лоджудис обернулся, чтобы посмотреть на меня, но не всем корпусом, а изогнув шею, через плечо.

«Ему все и всегда давалось без усилий». Неужели он сам в это верил?!

– Мистер Лоджудис, – напомнила ему Дурдес, – полагаю, вы в курсе, что Эндрю Барбера ни в чем не обвиняют.

Лоджудис вновь встал ровно:

– Да, ваша честь.

– Давайте тогда вернемся к сумме залога.

– Ваша честь, сторона обвинения просит назначить залог в пятьсот тысяч наличными с дополнительным поручительством в пять миллионов долларов. Сторона обвинения утверждает, что в силу необычных обстоятельств семейной ситуации обвиняемого весьма высок риск его побега ввиду особой жестокости совершенного преступления, высочайшей вероятности вынесения обвинительного приговора, а также необыкновенной искушенности обвиняемого, который вырос в семье, где уголовное право – семейный бизнес.

Этот бред сивой кобылы Лоджудис продолжал нести еще несколько минут. Судя по всему, он затвердил свои реплики наизусть и теперь отбарабанивал их, не вкладывая в свои слова никаких особых эмоций.

У меня же в голове все это время фоном продолжало крутиться его странное высказывание обо мне. «Я испытываю к нему искреннюю симпатию и сочувствие. Неизменно самый умный из всех. Ему все и всегда давалось без усилий». Здесь, в зале суда, эти слова были восприняты как практически случайная оговорка, пылкая дань уважения, вырвавшаяся под влиянием момента. Зрители были тронуты. Им уже доводилось видеть подобные сцены: лишившийся иллюзий молодой ученик, на глазах у которого его обожествляемый наставник неожиданно проявляет себя самым обычным человеком или каким-либо иным образом оказывается низвергнут со своего недосягаемого пьедестала, пелена спадает с его глаз и так далее и тому подобное. Чушь собачья. Лоджудис был не из тех людей, которые склонны произносить спонтанные речи, тем более под объективом телекамеры. Я так и представляю себе, как он репетировал эту фразу перед зеркалом. Единственный вопрос заключался в том, чего он рассчитывал таким образом добиться, как именно намеревался вонзить нож в Джейкоба.

Пламенная речь Лоджудиса, однако, не возымела желаемого действия на Дурдес Риверу. Сумму залога она назначила ровно ту, о какой шла речь в день его ареста, – жалкие десять тысяч, – поскольку было очевидно, что бежать Джейкобу некуда и вообще его семья хорошо известна суду.

Неудача ничуть не смутила Лоджудиса. Все равно спор о сумме залога с его стороны был всего лишь игрой на публику.

– Ваша честь, – продолжал он напористо. – Обвинение также хотело бы заявить отвод защитнику обвиняемого на том основании, что мистер Клейн представлял другого подозреваемого в этом убийстве, человека, чье имя я не буду называть на открытом судебном заседании. Защита второго обвиняемого по тому же делу создает бесспорный конфликт интересов. Адвокат наверняка был посвящен этим другим обвиняемым в сведения конфиденциального характера, которые могут повлиять на защиту в этом деле. Я могу лишь подозревать, что обвиняемый готовит почву для апелляции на основании неэффективной защиты в том случае, если он будет осужден.

Намек на грязную игру заставил Джонатана вскочить на ноги. Чтобы один юрист вот так открыто нападал на другого, это большая редкость. Даже в пылу ожесточенных судебных прений всегда соблюдалась корпоративная этика. Джонатан был неподдельно оскорблен:

– Ваша честь, если бы сторона обвинения потрудилась проверить факты, она не стала бы утверждать подобное. Факт заключается в том, что я никогда не был нанят в качестве защитника другим подозреваемым по этому делу, равно как и никогда не обсуждал с ним его обстоятельства. Речь идет о клиенте, которого я представлял много лет назад по не связанному с этим делу. Этот человек неожиданно позвонил мне с просьбой приехать в полицейский участок Ньютона, где его в тот момент допрашивали. Мое с ним взаимодействие в этом деле ограничилось исключительно советом ему не отвечать ни на какие вопросы. Поскольку ему не было предъявлено обвинения по данному делу, я никогда больше с ним не разговаривал. Я не был посвящен ни в какие сведения, как конфиденциального, так и любого иного характера, ни в настоящий момент, ни когда-либо прежде, которые имели бы хоть сколько-нибудь отдаленное отношение к рассматриваемому делу. Никакого конфликта интересов здесь не возникает.