Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Во-первых, ты сейчас не пойдешь на работу, а позвонишь, что не можешь отойти от ребенка. Во-вторых, ты отправишься в очередь за молоком, иначе мне нечем будет кормить сына. – Впервые она говорила с мужем таким ясным и холодным тоном. – А в-третьих, мне тоже не мешало бы немного поспать. Мне хватит двух часов. Я отдохну и восстановлюсь. И снова смогу взять все дела на себя. Тогда ты уйдешь.
– Ты что, идиотка? – Муж впервые назвал ее так. – Никому я звонить не буду. – Выражение его лица тогда показалось ей злым и чужим. – Я человек военный и должен быть на службе.
– Сейчас не война и не учения, – ответила Лиза. – Вон посмотри в окно! Твой майор со своей супругой отправился в магазин. Между прочим, у него тоже есть дети, он поймет. Два часа твоей службы сегодня ничего не решат. Задержишься после работы.
– Если я обращусь к начальству и скажу, что у меня заболел ребенок, меня не поймут. – Муж, ее самый дорогой в мире человек после сына, был непреклонен. – Это отразится на всей моей карьере.
– А если бы кто-нибудь из нас, Сашка или я, умер, ты тоже пошел бы на службу и думал о своей карьере?
– Дура! – ответил ей муж и хлопнул за собой дверью.
Весь тот день она пила не молоко, а воду, и ее собственное молоко – а она еще кормила сына – стало жидким и невкусным, и мальчик перестал брать грудь. Правда, вечером муж принес еду из буфета при столовой, и в том числе треугольные пакетики так необходимого ей молока. Она сварила на нем кашу на два дня, попила сама, покормила Сашку. Муж подкатился к ней, и ночью они помирились. Но в тот раз, впервые в жизни и на все оставшееся время, она отчетливо поняла, что Саша в первую очередь ее сын, а потом уже мужа.
С тех пор, как она говорила, «утекло уже очень много воды, в которую нельзя войти дважды», но каждый раз, когда у сына поднималась температура, ею овладевал этот безотчетный страх за ребенка, и она опять в который раз вспоминала, как в отчаянии бегала по холодному подъезду и звала на помощь.
Да, это было уже давно. А сейчас ей нужно было решить, в каком виде явиться к Нине. Однажды, еще до родов, Нина видела ее в естественном обличье – с куцым уже тогда хвостиком на затылке и объемным животом, в котором помещался Сашка. Лизе хотелось прийти к Нине без рыжего парика, тогда она точно узнала бы ее без лишних объяснений. Это, конечно, было бы лучше всего, но... Лиза в который раз посмотрела на себя в зеркало, потрогала рукой непонятные кустики волос, вздохнула и отказалась от этой мысли.
– А не сделать ли мне вот что... – Она отбросила расческу и даже засмеялась от неожиданности. Собираясь к Нине, она извлекла из старой сумки, стоящей на антресолях, некий небольшой пакет и положила его в сумку. Потом оделась, взяла свои бумаги, натянула на голову без парика вязаную шапочку до бровей и поцеловала перед уходом Сашку.
Тот, увидев, что мать опять уходит, заныл, как делал практически всегда.
– Ну что ты ведешь себя, как девчонка! – также привычно упрекнула его Галя, и Лиза, воспользовавшись их вялой перепалкой, выскользнула из квартиры. Путь ее лежал в ближайшую парикмахерскую.
– Вам стричься или что? – без интереса спросила ее свободный мастер.
– Стричься, – ответила Лиза и стянула шапку.
– Как будем стричь? – с сомнением в голосе спросила женщина, скорчив скептическую мину при виде Лизиных волос.
– Наголо, пожалуйста! – небрежно сказала Лиза, как будто стричься таким манером уже давно вошло у нее в привычку. И любой человек, увидевший ее в данный момент, нисколько не усомнился бы в том, что перед ним уверенная в себе, весьма избалованная жизнью молодая женщина.
В идеальном мире нас должны судить по красоте нашей души, но в реальном мире красивая женщина имеет больше преимуществ и часто оставляет за собой последнее решающее слово.
Эсте Лаудер, королева косметической империи
Нина через несколько дней совместной работы с Юрой совершенно привыкла к нему, будто они были знакомы не один год. Они сразу обнаружили общность профессиональных интересов: Нина как практик, а Юра как теоретик прекрасно дополняли друг друга, и это очень помогало им находить правильные решения. Общаясь с ним, Нина расширила свой кругозор, Юрий получил несколько примеров практического применения своих знаний. Артур Сергеевич, их непосредственный начальник, был даже удивлен, сколькими новыми идеями зафонтанировал этот тандем. И что было совсем немаловажным, Нина, обычно довольно замкнутая и часто неловкая с малознакомыми людьми, чувствовала себя очень комфортно рядом с новым коллегой. На удивление быстро она привыкла к его внешности, вначале казавшейся ей немного необычной, к его не очень-то аккуратным манерам. Такие молниеносные сближения случаются, когда люди, близкие по духу, волей случая оказываются вместе где-нибудь в сравнительно обособленном месте – в турпоездке или в санатории, бывает, что и в командировке. Тогда они часто уединяются, много разговаривают обо всем на свете и поверяют друг другу жизненные секреты. Правда, у Нины секретов имелось не так уж много, и она была не из тех людей, которые любят лезть к другим со своими откровениями, однако во все, что волновало ее в науке еще с институтских времен, Юра был посвящен.
Нину смущали его руки. Хорошо вылепленные и чисто промытые, не знающие физического труда, тем не менее, без всяких сомнений, они принадлежали мужчине – в них не было женственной пухлости, сентиментальной ухоженности капризных, богатых рук – произведений искусства. При хорошо просматриваемой костной лепке они имели довольно широкую форму ладони – лопаточкой. Пальцы же были подрагивающие, чувствительные, привыкшие к тонкой работе с клавиатурой. Такие руки, занимающиеся частыми мелкими упражнениями, встречаются у художников, слесарей мелкой сборки, часовых мастеров, врачей-инструменталистов. У людей, привыкших к тяжелым, длительным нагрузкам на кисть – музыкантов, машинисток, – руки, как правило, некрасивые: с напряженными под кожей твердыми мышцами, излишне выступающими сочленениями суставов, извитыми сосудами.
Нине нравились Юрины руки. Они вызывали в ней напряжение. Ей казалось, что они очень сексуальны. Иногда ей представлялось, как он ласкает ими другую женщину. Может быть, ей и хотелось бы пережить с ним новый роман, но по природе она была спокойным, рассудительным человеком и не верила в настоящую, новую и, самое главное, прочную любовь. А завести небольшую интрижку, так что потом неудобно будет смотреть в глаза друг другу, она не хотела. Нужно отметить, что и Юра не применял всех тех уловок, которые обычно используют мужчины из желания поддразнить женщину или воздействовать на ее подавленные инстинкты. Он не смотрел со значением ей в глаза, не прикасался к ней как бы случайно, не повторял за ней ее слов, не снимал с ее одежды несуществующих соринок, не делал двусмысленных комплиментов, не старался быть предупредительным – в общем, никак не обнаруживал, что он рядом с ней – мужчина. Однажды Нине случайно в голову залетела неприятная мысль, что Юра не ведет себя как мачо лишь потому, что она ему как женщина неинтересна. Но тут же дал о себе знать выработавшийся с годами инстинкт самосохранения, и Нина сказала себе, что в коллективной работе такие сексуальные манки могут сослужить лишь плохую службу. Роман, даже если он и состоится, быстро закончится, как и начался, а постоянно видеть рядом мужчину, который еще недавно оказывал тебе знаки внимания, а потом стал абсолютно равнодушным, еще тяжелее. Этим она успокоилась и работала рядом с Юрой, не трепеща и не вздыхая. Почему-то она стала представлять его отцом многочисленного семейства, задерганного бытом и многочисленными заботами, без сил, без желания смотрящим вокруг себя. Во всяком случае, по отношению к женщинам (так она себя утешала) интереса и любопытства, присущих здоровым самцам, еще инстинктивно направленным на продолжение рода, ему явно не хватало. Ей стало с ним легко и просто. Что думал о ней сам Юра, было неизвестно. Он с интересом работал, а в личной жизни ему было некуда деваться и от своих забот. Так что вольно или невольно, но Нина оказалась права.