– Меня беспокоит, что это мой последний заезд.

Она сжала его руку.

– Ты выглядишь так, будто тебе осталось лет тридцать, сорок. Через что бы ты ни прошел, я не вижу, чтобы ты позволил этому взять над собой верх. Наоборот, передо мной мужчина, который способен бороться.

– Я бы хотел быть таким человеком.

– Ты такой и есть.

Отис изобразил улыбку.

– В таком случае как насчет сегодняшнего вечера? Если мои часы тикают, мне лучше сделать свой ход.

– Ты приглашаешь меня на свидание в кабинете врача?

– Первый из множества ужасно романтических жестов, которые тебя ждут.

– Как насчет того, чтобы зайти ко мне домой в четыре? Ты сможешь заглянуть в мой мир.

– Отличное время, – сказал он.

* * *

Вернувшись домой, Отис сел в кресло, стоявшее напротив урны Ребекки. Все годы, проведенные вместе, промелькнули перед ним.

– Ребекка, я только что пригласил одну женщину на свидание. Думаю, она тебе понравится, дорогая. Я действительно так думаю. И прошу у тебя прощения. Что-то подсказывает мне, что ты не будешь против глотка свежего воздуха в моей жизни. Я всегда буду твоим, но позволю ей одолжить меня на некоторое время. У нас еще есть вечность. Ты моя девочка навсегда.

С этими словами он зарыдал в голос, заливаясь слезами.

Успокоившись, потянулся и взял урну за темно-синие ручки. Прокрался мимо Морган, которая рисовала в гостиной, и вышел на улицу. Он поднялся к своему самому старому винограднику сира, который они с Ребеккой посадили вместе. Произнеся несколько молитвенных слов, он развеял ее прах меж двух рядов, и последнее физическое напоминание о жене мягко, подобно снежинкам, опустилось на землю. Она навсегда останется частью Красной Горы.

* * *

Отис принял душ и побрился. Причесался. Слава богу, у него все еще была густая шевелюра. Он бросил полотенце на пол и оценивающе осмотрел то, что дал ему Господь. Возможно, он и не выглядел Аполлоном, но работа на ферме, винограднике и в винодельне десятилетиями поддерживала его в хорошей форме. Он выдернул несколько некрасиво торчащих волосков из предплечья, примерил четыре разные рубашки, проверяя в зеркале, какой цвет ему больше подходит, затем стал выбирать между брюками цвета хаки и шортами цвета хаки.

Остановил свой выбор на шортах и лоферах[51] без носков. «Настоящий английский стиль», – подумал он. Наконец надел «Ролекс» отца – часы, которые не носил уже много лет. Зачесал волосы решительным пробором налево и улыбнулся, понимая, что все еще привлекателен. Он, конечно, не Шон Коннери, но не лишен обаяния. И может взволновать женщин в любом доме престарелых.

Отис застал Морган потягивающей скотч и разглядывающей свою работу, на которой был изображен вид из окна: виноградные лозы, овцы и Хорс Хевен Хиллс, что возвышался на заднем плане.

– Так-так! – воскликнула она. – Посмотрите-ка на этого красавчика!

– Неплохо для древнего тираннозавра.

– Если бы я не была твоей родственницей…

– Морган!

– Что? – невинно спросила она.

– Тебе нужно держать свои провинциальные монтанские замашки при себе.

– Я просто говорю, что Джоан Тоби – счастливая женщина.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил он. – Уверен, что вернусь не раньше восьми.

– Не приходи домой до утра. Ты уже взрослый, повеселись немного.

– Морган, тебе обязательно переходить все границы?

– Да, когда речь заходит о тебе, мой юный племянник. Я пытаюсь тебя подзадорить. Раньше с тобой было намного веселее.

– Я стану прежним. Дай мне время.

Отис воспользовался GPS на своем телефоне, чтобы добраться до дома Джоан. Может, он и динозавр, но в технике разбирается. Джоан жила на реке Колумбия в Ричленде, в доме, который определенно превзошел все его ожидания. Спрятанный за длинной подъездной дорожкой, он был одним из самых красивых домов в Три-сити; по сравнению с другими – почти дворцом с безупречным ландшафтным дизайном.

Босая Джоан в пурпурно-белом сарафане открыла дверь. Ногти на ногах были выкрашены в темно-розовый цвет.

Отис схватился за сердце.

– Ты хочешь довести меня до инфаркта? Ты великолепна!

Они расцеловались в щеки и вошли внутрь.

Обстановка была продумана со вкусом, от ковров до мебели. Викторианский стиль сочетался с элегантностью, как в Букингемском дворце. Картины на стенах вызывали восхищение; она объяснила, что коллекционирует их еще со времен колледжа.

Джоан привела его на заднее крыльцо с видом на гигантскую лужайку и реку Колумбия, медленно текущую к Орегону. Примерно на полпути вниз был большой и очень ухоженный сад. И причал с двумя гидроциклами.

– Как тут классно! – сказал Отис. – Настоящее сокровище. У тебя, должно быть, целая команда ландшафтных дизайнеров.

– Только я.

– Ты сделала все это сама?

– Все до последней травинки. Не хочешь немного розового?

– Ах да. Розовое – ключ к моему остроумию.

Через несколько минут она вернулась с бутылкой в ведерке со льдом.

– Позволь мне, – сказал он, забирая у нее штопор.

Отис наполнил бокалы, и они уселись в кресла-качалки. Без особой надежды он поднес стакан к носу. Ничего. Все, что он мог сделать, это увидеть цвет и представить запах, светло-розовый, говорящий о высушенных лепестках роз и клубнике. Он сделал глоток, представляя себе резкость, указывающую на более светлый, менее зрелый цвет. Возможно, такова была его жизнь сейчас, когда он позволял другим чувствам вести его вперед, позволяя им напоминать ему о том, что он привык обонять и пробовать на вкус.

Отбросив грустные мысли, Отис произнес:

– Я так рад познакомиться с твоим миром. Я медленно разгадываю эту тайну. То, что ты видишь каждое утро. Твой сад. Твоя жизнь. Очень счастливая жизнь.

Джоан улыбнулась.

– У меня действительно счастливая жизнь.

– Я чувствую это каждый раз, когда вижу тебя. Каждый раз, когда оказываюсь рядом. Это заразно.

Она засияла от удовольствия.

– А эти гидроциклы… они твои?

– Конечно.

– И ты катаешься на них?

– Разумеется. Постоянно. А ты хотел бы?

– Я… я не знаю. Не ездил на таких уже несколько тысяч лет.

– Думаю, ты только что подписался на это, – сказала она.