– Приехали? Здравствуйте.

Эту женщину зовут Хичжу, она лечится здесь от алкоголизма и гипомании. Несмотря на крепкое телосложение и хриплый голос, ее можно назвать даже привлекательной благодаря круглым глазам. В этой больнице пациентам, способным ухаживать за тяжелобольными и страдающими старческим слабоумием, давали возможность подработать в качестве сиделок, и когда Ёнхе стала вести себя беспокойно, настойчиво отказываясь от еды, она поручила Хичжу присматривать за сестрой.

– Тяжело вам приходится?

Едва она слегка улыбается, как Хичжу берет ее за руку своими влажными руками.

– Что же делать? Ёнхе… Говорят, она может умереть.

Круглые глаза женщины наполняются слезами.

– …Как она?

– Ее только что немного вырвало кровью. Она ничего не ест, поэтому желудок сократился и постоянно возникают спазмы, как мне сказали. Неужели из-за этого может даже кровь выходить?

Слова Хичжу прерываются рыданиями.

– Сначала, когда я начала присматривать за ней, такого не было… Нормально все шло. Может, я не очень хорошо ухаживала? Не думала, что до такого дойдет. Уж лучше бы я не бралась за это дело, тогда бы и не переживала так.

Отпустив руки Хичжу, чей голос становится все более возбужденным, она потихоньку, шаг за шагом, приближается к кровати. Мелькает мысль: «Хорошо бы, чтобы она не видела мои глаза. Кто бы прикрыл их?»

Ёнхе лежит прямо. Кажется, ее взгляд направлен в сторону окна, но если присмотреться, то в никуда. На лице, шее, плечах, руках и ногах не осталось ни капли жира, совсем как у голодающих в районах бедствия. В глаза бросается длинный пушок на щеках и руках от запястья до локтя. Такой пушок иногда покрывает тела младенцев. Доктор объяснял, что причина – в нарушении гормонального баланса из-за длительного голодания.

Неужели Ёнхе превращается в ребенка? Месячные давно прекратились, весит она не более тридцати килограммов, и от грудей ничего не осталось. Она лежит, напоминая странную девочку, потерявшую все вторичные половые признаки.

Она откидывает белое покрывало. Перевернув неподвижное тело Ёнхе, проверяет, не появились ли пролежни на копчике и спине. Рана, в прошлый приезд гноившаяся, выглядит намного лучше. Взгляд ее притягивает синевато-зеленое монгольское пятно, четко, как метка, поставленное на середине ягодиц, от которых остались одни кости. Образ цветов, что возникли из этого пятна и распространились по всему телу, встает перед ее глазами и, заставив на миг почувствовать головокружение, исчезает.

– Хичжу, спасибо вам.

– …Каждый день обтирала ее влажной салфеткой, присыпала ранку специальным порошком, похлопывала, но из-за сырости заживает плохо.

– Я вам очень благодарна.

– Раньше, когда мы с медсестрами мыли Ёнхи, тяжеловато бывало, а сейчас она так похудела, что справляемся легко. Ну, прямо так и кажется, будто снова с маленьким ребенком вожусь. Сегодня как раз хотели помыть ее, слышала, что в другую больницу переводят. Последний раз обязательно надо…

Большие глаза Хичжу снова краснеют.

– Хорошо, давайте потом вместе помоем ее.

– Да, в четыре часа, сказали, дадут горячую воду…

Женщина несколько раз прикладывает платок к воспаленным глазам.

– Ну, тогда увидимся в четыре часа.

Проводив взглядом уходящую Хичжу, она накрывает Ёнхи покрывалом. Поправляя простыню в ногах, видит, где полопались сосуды. На руках, на ногах до самых лодыжек не осталось живого места. Единственный шанс обеспечить организм белком и глюкозой – внутривенный укол, но колоть уже некуда. Последний способ – использовать большую вену на плече, однако это очень опасная процедура, поэтому лечащий врач вчера по телефону сказал, что Ёнхи следует перевезти в общую больницу. Они несколько раз пытались ввести длинную трубку через нос в пищевод и кормить питательным раствором, однако она не давала трубке пройти через горло, зажимала его. Так сказал врач. Поэтому сегодня персонал этой клиники собирался предпринять последнюю попытку накормить Ёнхе, а потом – отказаться от нее.

Три месяца назад, после того как сестру обнаружили в лесу, она приехала повидать ее в назначенный день, и в регистратуре ей сообщили, что с ней хочет поговорить лечащий врач. За все время пребывания здесь Ёнхе она видела его только в день ее поступления, поэтому немного встревожилась.

– …Мы знали, что ваша сестра психологически не переносит ничего мясного, становится беспокойной, поэтому каждый раз при раздаче еды старались быть очень осторожными. Однако сейчас она не выходит в столовую ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин, и даже когда мы относим ей поднос с едой в палату, не притрагивается к нему. Это продолжается уже четвертый день. У нее начинается процесс обезвоживания. При этом она яростно сопротивляется, когда ей ставят капельницу… И у нас возникли сомнения, что она принимает лекарства как следует.

Доктор подозревал, что Ёнхи с самого начала не пила никаких прописанных ей лекарств. Он даже упрекал себя в том, что был за нее спокоен, поскольку процесс лечения проходил весьма успешно. В то утро медсестра, проверяя, выпила ли Ёнхе лекарства, попросила показать, что у нее под языком, но та не послушалась. Когда ее заставили поднять язык, луч фонарика высветил таблетки.

В тот день она спросила сестру, лежавшую в палате под капельницей с иглой в руке:

– Зачем ты убежала? И что делала там, в этом темном лесу? Не замерзла? А если бы ты заболела?

Лицо Ёнхе заметно осунулось, непричесанные волосы спутались, стали похожи на большой пучок морских водорослей.

– Тебе надо есть. Допустим, мясо ты не ешь, потому что не хочешь, это я понимаю. Но почему ты отказываешься от всего другого?

Ёнхе тихо приоткрыла губы.

– Горло пересохло. Дай воды.

Она вышла в коридор и принесла воды. Напившись, Ёнхе спросила, переводя дыхание:

– Ты говорила с доктором, сестра?

– Да, говорила. Почему ты отказываешься от еды?..

Ёнхе перебила ее:

– Он сказал, что все мои внутренние органы атрофировались, ведь так?

У нее перехватило дыхание. Исхудавшее лицо Ёнхе приблизилось к ней:

– Я уже не животное, сестра.

Словно раскрывая важную тайну, она, оглядев пустую палату, сказала:

– Я теперь могу вообще ничего не есть. Могу жить без еды. Лишь бы солнце светило.

– Что ты такое говоришь? Ты считаешь, что на самом деле превратилась в дерево? Но разве деревья могут разговаривать? Разве они могут думать?

Глаза Ёнхе засверкали. Таинственная улыбка осветила лицо.

– Да, ты права… Уже скоро и слова, и мысли – все это исчезнет. Совсем скоро.

Она рассмеялась, затем выдохнула:

– Правда, совсем скоро. Только подожди немножко, сестра.