Тогда Алевтина Павловна с помощью Вали и Муси-Хохотушки уложила на телегу тело, прикрыла каким-то лоскутом лицо покойной и тронула лошадь, подхлестывая ее по бокам вожжами. Остальные в тягостном молчании побрели следом.

15

Война со всем своим беспощадным откровением показала, что значит клин вышибать клином. Если бы мне удалось вскоре возвратиться в родные края, то, может быть, первая встреча с вражескими солдатами так и стояла бы перед моими глазами как одно из самых жестоких событий всей моей жизни, но после целой череды бед, которые уготовила мне судьба, эпизод тот стал рядовым и даже мимолетным, даже какой-то дикой шуткой, закончившейся, правда, смертью.

Но тогда мне было не до рассуждений. С трупом на телеге, с испуганно затихшими ребятишками мы куда-то шли, куда-то двигались, дорога петляла — то березовый лес, то сосновый бор, то глухое чернолесье, и все чаше возникало ощущение, что мы стоим на месте и сами не знаем, зачем поднимаем ноги — в помешательстве каком-то. И за спиной, и впереди, и слева, и справа был враг, мы попали в страшное кольцо и один раз уже обожглись об него.

Наконец дорога привела нас к старой, покосившейся избенке лесника. Сам он, как оказалось, уехал в большое село километрах в десяти отсюда — кое-что прикупить в магазине и узнать заодно, что творится в мире. Дома оставались двое детей и жена, темноволосая, смуглая женщина лет тридцати. Лопата у нее нашлась, указала она нам место, где можно было могилу выкопать. Место было хорошее, утешное, как сказала хозяйка, — за сосновым молодым мыском на тихой полянке, густо и ровно поросшей травой.

Прежде перед самым обычным, маленьким делом мы долго судили да рядили, каждая предлагая свое. На этот раз без всяких споров по единственному слову Алевтины Павловны принялись мы за скорбную эту работу. Сняли дерн, прошли песок, глубже суглинок был твердым, лопата, точно хрящи резала — похрустывала. Углубившись по грудь, женщины посмотрели друг на друга и молча принялись копать дальше. Мусю любили и похоронить ее хотели как следует. Когда макушки голов уже скрылись, а вылетали из ямы только рыхлые комья земли, решили — могила готова. И правда: запахло сырой глубиной, холодной и душной. Люсю увели в дом — и от слез она была покорна, а Марию Максимовну, накрыв кое-как, засыпали, похоронили, и кто плакал, а кто уже и не мог.

Лесник, вернувшийся домой к вечеру, был удивлен — столько женщин на подворье его хозяйничало! Что-то было уже постирано, сушилось уже, пестрея на солнце, кто-то расчесывал, продирал свалявшиеся волосы. Лесник усмешливо покачал опущенной головой, мягко поздоровался.

Вести он привез неутешительные: враг вторгался безостановочно и, похоже, продвинулся уже довольно далеко.

Ясно теперь стало окончательно: все пути на восток нам отрезаны. Мы полагали, что нам сегодня встретился случайно прорвавшийся небольшой отряд, а впереди стоят наши войска. Нет, все: везде немцы! И мы надолго замолчали, страшно было думать о будущем. Первой заговорила обычно молчавшая Света:

— Что впереди? Лесов много? — спросила она у лесника.

Тот пожевал губами, устремив взгляд куда-то вдаль, словно просматривал наш путь, и, подумав, ответил:

— Дело такое, хорошие мои… Придется вам идти по открытой местности. Есть там лесочки, как вроде рощи, так они не в счет. А сплошные леса пойдут аж за Мокошей — место такое, а это верст пятьдесят с гаком!

— Та-ак… Что ж, давайте советоваться, как быть, — сказала Света. — Алевтина Павловна, что же вы молчите? Надо же что-то решать.

Алевтина Павловна сидела в уголочке с Вовкой на коленях.

— Да, надо решать, — ответила она не сразу. Ссадив сына, она выпрямилась. — Надо решать, как нам жить. Факт, что мы в тылу врага, у немцев, и факт, что выбраться отсюда надежды нет. Тут нечего себя обманывать, зря тешить!.. Вся жизнь перевернулась! Вся!.. Не дай бог вынести еще раз то, что случилось сегодня. При детях… при ребенке наброситься!.. Случись что, я… Есть, оказывается, вещи и похуже смерти.

— Это только цветочки, а ягодки ждут нас впереди, — сказала Валя.

— Что мы можем предпринять, я еще не очень-то себе представляю, но одно ясно: нам нельзя продвигаться такой большой группой, — обвела всех посуровевшими глазами Алевтина Павловна.

— Но как же?.. Выходит… — Елизавета Сергеевна с потерянным видом взглянула на Алевтину Павловну.

— Я тоже думаю, Алевтина Павловна права, — сказала Маруш.

— Выходит, разбредемся кто куда?

— Уйдем каждый сам по себе?

— Нет, так не годится. Я против. А что если мы им в руки попадемся? Что?

— Неужто пойдем куда глаза глядят? Я и дороги-то не знаю.

— Да, пойдем поодиночке. Даже если в руки попадем, то по одной. Не все разом осчастливим солдатню эту, — горько усмехнулась Маруш.

Кто-то сердито заворчал: нашла время для шуток.

— Маруш не шутит. Это не шутка, — покачала головой Алевтина Павловна. — Таким табором мы нигде не спрячемся. Нужно разделиться по двое, по трое. А дальше уж кому какая удача будет. Ну, а как быть таким, как мы, женщинам с детьми? Выход у нас, по-моему, один: скроемся в лесных хуторах, пока… пока не вернутся наши, до освобождения как-то отсидеться надо.

На этом и порешили. Ни споров не было, ни криков: над каждым пробил его собственный час. Осталось только разбиться на пары — выбрать себе товарища на весь испытательный этот срок. Мне хотелось остаться со Светой. Я взглянула на нее, и она кивнула мне с улыбкой. Только наш бывший председатель, наша Елизавета Сергеевна не нашла себе товарища и сиротливо, затравленно поглядывала на остальных. Заметив это, Алевтина Павловна предложила ей:

— А что, Елизавета Сергеевна, если вы не считаете, что со мной будет тяжело — я же с ребенком… давайте вместе будем. Вместе и перенесем все, что выпадет на нашу долю.

И Елизавета Сергеевна… согласилась.

Теперь нам оставалось самое мучительное — нужно было определить куда-то Люсю и Шурика. Попросили приютить их лесника. Хозяев это не очень-то обрадовало, но все-таки, поколебавшись, они согласились. Люся была убита горем и не особенно вникала в то, что ей говорили, а Шурика пришлось уговаривать долго. Он не решался быть настойчивым с чужими тетями, но на нас со Светой поглядывал с отчаянной мольбой.

— Тетеньки, заберите меня… Я могу сам идти, — заплакал он наконец.

Я готова была уже сдаться, но Света все-таки сумела его уговорить.

— Нет, мы пойдем очень далеко. Ты устанешь. Вам с Люсей лучше остаться здесь. Потом тебя повезут домой на поезде.