Президент Эйзенхауэр запретил поставлять на Кубу любые американские товары, сделав исключение лишь для некоторых гуманитарных грузов: лекарств и кое-каких продуктов питания. Для страны, настолько зависимой от импорта из США, это удар. Но достаточно ли сильный, чтобы Фидель потерял равновесие?

Хотя мои собеседники бушуют по поводу эмбарго битый час, сколько-нибудь дельных предложений никто не высказывает. Тем не менее я пытаюсь разглядеть опасность, на которую намекал Дуайер. Братья-кубинцы почти все время молчат. Я тоже: предпочитаю слушать и соображать, кто есть кто в этой группе.

Мы договариваемся о новой встрече через месяц, и я возвращаюсь в Палм-Бич.

* * *

Перед домом родителей я вижу шикарный красный кабриолет Эдуардо и его самого: он стоит, прислонившись к дверце.

– Давно ждешь? – спрашиваю я, выходя из своей машины.

– Не очень, – отвечает он и, поцеловав меня в щеку, с легкой улыбкой окидывает взглядом мой наряд.

– Чего?

– Ничего. Я просто обескуражен. Не думал, что когда-нибудь увижу тебя одетой так… сурово.

– Очень смешно.

Даже в самой скромной своей одежде я выделялась на фоне членов коммунистической группы.

Эдуардо ведет пальцем по рукаву моей блузки.

– Могу я спросить, куда ты так принарядилась, или мне лучше этого не знать?

Изначально именно он свел меня с ЦРУ, но Дуайер подчеркнул, что о моем шпионском задании нельзя говорить ни одной живой душе. Видимо, Эдуардо не исключение, раз Дуайер сам ему не сказал.

– Лучше не знать, – отвечаю я. – А чем обязана? Дай угадаю: мы едем за новой партией взрывчатки?

О том динамите, который нам передали несколько месяцев назад, я ничего не слышала. Понятия не имею, как его планировали использовать и осуществились ли эти планы.

– Ты сегодня веселая! Вообще-то я приехал с тобой поговорить.

Он всегда приезжает ко мне за этим, когда бывает здесь. Я успела соскучиться по нашим встречам.

По дороге на пляж мы болтаем о том о сем. На берегу я снимаю туфли и шагаю по песку босиком.

– Ну как все прошло в Нью-Йорке? – спрашивает Эдуардо.

– У меня смешанные впечатления.

– Тяжело было? Видеть Фиделя?

– Тяжелее, чем я ожидала. Сначала он казался совершенно обыкновенным. Сидел и разговаривал со всеми. Я немного ослабила бдительность. А потом на меня все нахлынуло: смерть Алехандро, другие смерти, тот страх, который мы пережили… Ла-Кабанья и всякое такое… Я смотрела на его самодовольно улыбающуюся рожу, а внутри у меня как будто нарастал вопль. Потом я не выдержала и ушла.

– Я слышал, ты хорошо справилась. Он заинтересовался.

– Надеюсь. Я не очень поняла.

– Не поверю, что тебя можно было не заметить. Ты же у нас красавица, Беатрис.

– Он заметил меня, как заметил бы любой другой мужчина. Позволит ли мне это подобраться к нему поближе, я не знаю.

Я устала ждать, устала делать маленькие шажки вроде посещения коммунистического собрания в Хайалии, видя, как окружающий мир стремительно меняется, а Куба уплывает от меня все дальше и дальше.

– Возможно, тебе недолго осталось притворяться, – говорит Эдуардо.

– Дуайер не говорит, когда он планирует отправить меня в Гавану?

– Нет, ЦРУ сейчас занято другими делами. К тому же на носу президентские выборы.

– А сам-то ты чем был занят? Мы тебя здесь довольно долго не видели. Завел женщину?

Эдуардо смеется.

– Холодно! – Он протягивает руку и ласково треплет мои волосы. – Разве ты не знаешь, что в моей жизни нет женщин, кроме тебя?

– Ну конечно! – фыркаю я.

– Значит, ты не веришь, что я по тебе скучал?

Я улыбаюсь.

– В это, пожалуй, верю.

– Я специально приехал, чтобы тебя повидать. Посмотреть, как ты тут поживаешь. После Нью-Йорка я забеспокоился. – Эдуардо останавливается, поворачивает голову и серьезно смотрит на меня. – Ходят кое-какие слухи о том, как ты провела там время. – Он слегка прищуривается. – Ты с ним ужинала?

Я пытаюсь сделать вид, будто не понимаю.

– С кем?

Откуда Эдуардо узнал? Неужели люди Дуайера следили за мной все время, пока я была в Нью-Йорке? Мне это в голову не приходило. Я думала, я для них фигура слишком незначительная, чтобы тратить на меня силы и время. Может, кто-то другой видел нас с Ником?

– Я слышал, ты была прекрасна, и он от тебя глаз не мог оторвать.

Вот оно! Похоже, я окончательно разрушила собственную репутацию. А вдруг людям известно и о том, что мы с Ником Престоном провели ночь в отеле?

– Не понимаю, о чем ты, – вру я.

– Вот, значит, как ты мне доверяешь.

Мне тяжело видеть в глазах Эдуардо разочарование, однако речь идет не только о моей репутации, но и о репутации Ника.

– Ничего не было, – вру я опять.

– Будь осторожна, он человек могущественный.

– Не тебе читать мне лекции об осторожности, – говорю я. – Где тебя самого носит, когда ты не в Палм-Бич? Что ты сделал с тем динамитом, за которым мы ездили ночью? С кем ты работаешь? Ради чего ты вообще все это затеваешь?

Вместо ответа Эдуардо только вздыхает.

– Ты его любишь?

Я смотрю на песок под ногами.

– Фиделя?

– Беатрис!

– Не говори глупостей. Естественно, я его не люблю.

Всем известно, что случайная связь – это случайная связь. Глупо было бы рисковать собственным сердцем при таких обстоятельствах. В одно безнадежное дело я уже ввязалась. Две авантюры одновременно – это было бы уже совсем безрассудно.

Октябрь сменяется ноябрем, от ЦРУ ничего не слышно, но я продолжаю хранить те записи, которые сделала в Хайалии: они в коробке, которую я прячу в платяном шкафу. Мне самой та информация, которую я добыла, не кажется ценной; впрочем, мистер Дуайер с высоты своего опыта, возможно, посмотрит на нее как-то иначе.

Эдуардо тоже не появляется, и я предоставлена сама себе: гадаю о том, где сейчас Ник, помогаю Элизе обустраивать новый просторный дом в Корал-Гейблсе. Может, и Изабелла скоро тоже от нас уедет: ее роман с американским бизнесменом развивается с пугающей скоростью. Мама, заранее радуясь матримониальному успеху старшей дочери, готовится к новому сезону и строит планы на мое замужество.

– Вчера Томас упомянул о своем кузене, – говорит она с привычного места в гостиной. – Ты обратила на это внимание, Беатрис?

Томас – это жених Изабеллы. Ухаживая за нею, он активно поддерживает цветочный бизнес Палм-Бич. Не припомню, чтобы я хоть раз встречала более скучного человека. Поэтому мысль о его родственнике меня, мягко говоря, не вдохновляет.