В прекрасно отлаженном механизме смерти двадцать пять секунд стали той самой разницей между благополучным приходом на работу и похоронами почти на четыре десятилетия раньше положенного срока. Так уж вышло, что внезапное проявление свободной воли нарушило все расчеты Смерти, и женщина оказалась в «нужном» месте и в «нужное» время, когда металлический обломок, отлетевший от промышленной газонокосилки, ее обезглавил.

Этот ужасный причудливый инцидент, если он когда-либо имел место, вынудил жителей города еще долгие годы рассуждать о жестокой природе конечного предназначения Смерти. Сколь педантичен, должно быть, Жнец, говорили они, раз так идеально спланировал, рассчитал время смерти женщины: выйди она из дома секундой раньше или позже, остановись она завязать шнурок, не реши она вернуться за ключами и еще много чего, она по-прежнему была бы жива. О предопределенности судьбы еще много чего можно было сказать: почему на участке не было дома; как тот самый осколок оказался в высокой траве; почему покос травы был запланирован на полдень, а выполнявший его рабочий из-за назначенного слушания об опеке перенес работу на утро. Если бы его жена не обнаружила у него сообщение от любовницы, раскрывшее их двухлетний роман, никакого слушания не произошло бы. И так далее и тому подобное. Сотни тысяч решений и возможностей выстроились в одну бесконечную цепочку, которая привела к тому самому событию, когда кусок трубы длиной в два фута попал в лезвие газонокосилки, отскочил от него, вошел в левый висок женщины и вышел с другой стороны.

Люди и не подозревали, что подобное развитие событий порой становилось для Смерти такой же неожиданностью.

Из-за внезапного изменения в графике он не успел забрать душу младенца, умершего от СВДС[32]. (К моменту появления Смерти родители успешно провели ему сердечно-легочную реанимацию; теперь ребенок доживет до семидесяти семи лет.) Таким образом у Смерти выдался пятнадцатиминутный перекур. Поскольку от привычки выкуривать пачку сигарет в день он избавился много лет назад, ему захотелось немного прогуляться по сельской округе и подумать – о жизни, смерти и обо всем, что происходило между ними. Именно во время такого неожиданного и незапланированного кризиса Жнец наткнулся на двух подростков, лежавших в траве, пока над ними бушевала гроза. Он тут же всполошился. Только сегодня утром он забрал одну душу, которой не суждено было умереть, теперь еще и эти двое. Это что, начало какого-то разрушительного восстания против смерти? Сколько же дополнительной бумажной волокиты потребуется? Сможет ли он, как и раньше, уезжать в отпуск на Средиземное море, в случае если весь жизненный цикл отправится к чертям?

Не имея права вмешиваться, Жнец прибегнул к единственному возможному варианту: поедая смесь из сухофруктов и орехов, он стоял в высокой траве и наблюдал за ними издалека с надеждой, что молния не ударит в них и не поджарит изнутри. Так продолжалось до тех пор, пока гроза не закончилась, никак не затронув ребят; после этого он отошел подальше и еще немного подождал: подростки, поднявшись на ноги, принялись, как обезумевшие, нарезать круги по пустому полю, вскидывать руки в воздух и орать во всю глотку о своем бессмертии. Девочка, вполне возможно, могла заметить его, но, поскольку люди, как правило, не умели подолгу заострять внимание на пугающих их вещах, быстро отвлеклась на мальчишку рядом.

Впрочем, Смерть ее узнал. Разрез глаз, рыжий оттенок волос, буйная россыпь веснушек на лице и – пожалуй, самое красноречивое— практически волчий взгляд, в котором горел вызов.

На протяжении многих лет Реджинальд Солар постоянно препятствовал работе Смерти, поэтому с его внучки также следовало не спускать глаз, чтобы не позволить ей учинять всякие выходки, на которые она явно была способна.

Однако в реальности Эстер не сообщила Джоне, что Смерть, возможно, приходил и наблюдал за ними.

Только после того, как они, оба мокрые насквозь, поднялись на ноги, Эстер сказала ему:

– Кажется, сработало.

17

6/50: Скалы

В ночь перед встречей с шестым страхом Эстер не спалось. Она лежала в постели, периодически проваливаясь в сон, пока ее не разбудил резкий толчок в теле, как при падении с лестницы. Это ощущение полностью вернуло ее в сознание, и мозг тут же подкинул образ волны, обрушивающейся на ее дом. Окна разбиваются, осколки пригвождают ее к стене. Цунами. Они жили в часе езды от побережья, а потому этот страх был совершенно беспричинным – она знала это, но все равно продолжала прокручивать картину у себя в голове снова, снова и снова – при этом всякий раз ее накрывало волной (ха!) адреналина.

После двух часов бесплодных попыток спасти Юджина и перспективы захлебнуться в мутной воде спальни она сдалась. Собрала свои постельные принадлежности и ушла на кухню, где устроилась на лавке – вполне безопасном месте при маловероятном/невозможном наступлении цунами. (В конце концов, дерево не тонет.)

Такое с ней уже случалось. Первый приступ боязни настиг ее в одиннадцать лет: беспричинный страх, не дававший уснуть, предстал в образе пумы (животное никогда не встречалось в этих краях), которая собиралась проникнуть в дом через черный ход (запертый), пробраться к двери спальни (закрытой) и растерзать ее. Эстер всю ночь провела в комнате Юджина, сидела, забившись в угол, и глядела на дверь в тревожном ожидании, когда огромная кошка придет их съесть.

Она была абсолютно уверена, что это произойдет. Но нет.

К тому времени как утром прибыл Джона, Эстер ни минуты не спала. Глаза пекло от усталости, и ей совсем не хотелось заниматься теми глупыми, безрассудными вещами, которые он приготовил для нее в этот день. (Сегодняшний страх «скалы» ничего хорошего не предвещал.) Поэтому в попытке «оттянуть встречу со страхом на несколько часов» она воспользовалась своей нелепой отговоркой – изготовление дамских шляпок. Они с Джоной сидели на желтом диване и сооружали шляпы из коробок от хлопьев, рулонов туалетной бумаги и проволоки, которую вытащили из мусора. Джона даже украсил свою шляпу маленькими бумажными цветами и бабочками, а из салфеток сделал перо.

– Показушник, – пробормотала Эстер и покачала головой, когда он в шляпе принялся расхаживать по гостиной, попивая чай из воображаемой чашки.

А после неизбежно наступило время издевательства над Смертью. Джона попросил Эстер переодеться в пляжную одежду. У нее нашелся лишь купальный костюм, который она приобрела в благотворительном магазине: уродство начала двадцатого века длиной до колен, в бледно-желтую полоску, с воротничком «Питер Пэн» и большим бантом на спине. Увидев ее в этом наряде, Джона еще добрых двадцать минут катался по