– Вы рискуете развязать войну ради стратегического преимущества?

Она озадаченно прищурила здоровый глаз:

– А какое еще бывает преимущество?

– Я могла бы… Я должна была бы убить вас немедленно, Магадиз. Как и всех остальных сочленителей. Вы натворили достаточно, чтобы дать мне такое право.

Она подняла голову:

– Ну так убейте.

– Нет, не убью, пока от вас есть польза. Через пять с половиной суток мы столкнемся с объектом. Если хотите пощады, подумайте о том, как этого столкновения избежать.

– Я уже обдумала наше положение, – сказала Магадиз. – Для надежды нет никаких оснований, капитан. Можете меня казнить, но приберегите один патрон для себя. Возможно, потом вы оцените мой совет.

Остаток этого первого дня мы потратили на подтверждение того, что уже и так знали. Наш корабль был изуродован и обречен беспомощно дрейфовать в сторону объекта.

Пассажирские корабли, предназначенные для рейсов между обжитыми, цивилизованными звездными системами, не имели ни шаттлов, ни больших катеров для полетов в открытом космосе. Ни спасательных шлюпок, ни буксиров – ничего такого, что могло бы столкнуть нас на другой курс или повернуть наш дрейф вспять. Даже содержимого грузовых трюмов не хватило бы для такого маневра. Я это точно знаю, потому что внимательно просмотрела таможенную декларацию в поисках какого-то волшебного решения нашей проблемы: контейнера с ракетными двигателями или чего-нибудь еще в том же роде.

Корабль массой в миллион тонн, даже при скорости пятьдесят метров в секунду, обладает слишком большой инерцией. Нужно что-то посерьезнее, чем запасной примагничивающийся двигатель или реактивный ранец, чтобы изменить нашу судьбу.

Хотя вопрос о том, какой будет наша судьба, разумеется, оставался пока открытым.

Вскоре нам предстояло это узнать.

За час до того, как скафандру предстояло достичь поверхности объекта, я собрала на мостике Струму и других офицеров, а также доктора Грелле и представителей пассажиров. Наш импровизированный зонд продолжал передавать информацию на всем протяжении суточного полета. За этот срок не было замечено значительного изменения параметров или хотя бы намека на реакцию объекта.

Он оставался черным, холодным и совершенно беззвездным. Даже находясь всего в десяти тысячах километров от него, скафандр не обнаружил никаких следов радиации, кроме слабого микроволнового шума. Он непрерывно посылал импульсы к поверхности, но не регистрировал ни отраженного, ни рассеянного сигнала. Гравитационное поле оставалось таким же спокойным, как и в остальном межзвездном пространстве. Объект должен был из чего-то состоять, но даже если его распределенная масса равнялась массе луны, не говоря уже о планете или звезде, скафандр уловил бы перепад.

Следовательно, объект не был физической поверхностью. Это энергетический барьер или разрыв реальности? Но даже энергетическое поле должно было заметно изменить траекторию скафандра.

Значит, что-то другое. Что-то, как намекала Магадиз, лежащее целиком за гранью нашей физики. Искусно сооруженный излом или трещина в пространстве-времени. Возможно, бессмысленно даже пытаться построить концептуальный мост между тем, что знаем мы, и тем, что представляет собой объект. По крайней мере, бессмысленно для обычного человека. Но я подумала о том, что сможет из этого извлечь сеть тесно связанных друг с другом близких к гениальности умов. Сочленители уже разработали вооружение и двигательные установки, выходящие за пределы возможностей нашей техники, даже если они и подпитывали нас время от времени подсказками и озарениями из своей «вспомогательной физики», словно заверяя союзников в том, что опережают их всего лишь на шаг-другой.

Скафандр находился в восьми тысячах километров от поверхности объекта, когда его показания стали странными. Сначала это были мелочи, которые можно было, почти не кривя душой, списать на неисправность сенсоров. Но странностей становилось все больше и больше, и от них уже нельзя было отмахнуться, поскольку крайне маловероятно, чтобы все эти поломки могли случиться одновременно.

Я с пересохшим от волнения ртом уставилась на цифры и графики.

– Что это? – спросила Чахари, одна из пассажирок.

– Нам необходимо подробней изучить эти данные… – начал Струма, но я перебила его:

– Нет. Достаточно и того, что они нам уже сказали. Индикаторы ускорения на скафандре пошли вразнос. Как будто их тянут и толкают в сотни разных направлений. Как кусок пластилина в ладонях… И с каждой минутой становится все хуже…

Я говорила с грубой прямотой, ведь не было никакого смысла подслащивать пилюлю для пассажиров. Их пробудили, чтобы они принимали решения вместе с нами, и уже по одной этой причине им необходимо понимать весь ужас нашего положения.

Насколько мы могли судить, скафандр все еще передавал информацию, когда достиг отметки в семь тысяч километров от поверхности объекта. Впрочем, после этого он продержался считаные минуты. Нагрузки росли и росли, пока целые блоки датчиков не начали выходить из строя. Вскоре скафандр сообщил о серьезных повреждениях оболочки, его рукава и брючины разрывались и сминались со все возрастающими силами. Он закувыркался, посылая нам лишь отрывочные импульсы с кодированными данными.

Пока совсем не пропал.

Я взяла небольшую паузу, чтобы успокоиться, а потом заговорила:

– Даже когда скафандр еще посылал сигналы, на него действовали силы, намного превосходящие предел прочности корабля. Мы развалимся вскоре после прохождения отметки семь тысяч километров… а неприятности начнутся намного раньше. – Я проглотила комок в горле. – Мы знаем, что это не черная дыра, но возле поверхности объекта с пространством-временем происходит что-то очень странное. И если мы подойдем слишком близко к ней, нас разорвет на части, совсем как этот скафандр.

И тут нас накрыло. Корабль застонал, и на меня навалилась выворачивающая наизнанку тяжесть. Зазвучал сигнал тревоги, заполыхали аварийные красные лампы.

Это было все равно как если бы мы плыли по спокойному морю и вдруг над нами прокатился огромный вал, а следом за ним пробежали постепенно слабеющие волны.

Но вскоре потрясение прошло, чем бы оно на самом деле ни было.

Первым пришел в себя доктор Грелле.

– Мы все еще не знаем, обладает ли этот объект разумом, – произнес он пронзительным голосом, который я уже успела возненавидеть. – Но, думаю, в одном теперь можно не сомневаться, капитан Бернсдоттир.

– В чем же это? – спросила я.

– В том, что вы нашли способ рассердить его.

Струма принес хорошие новости как раз в тот момент, когда я особенно нуждалась в них.

– Это крайнее средство, – начал извиняться он еще до того, как перешел к делу, – но, учитывая текущее положение вещей…

– Рассказывай.

Он показал мне блок-схему многочисленных ремонтных операций – сложный, запутанный график, напоминающий осьминога, а затем карту с нашим положением относительно сферы.