видел лишь их малую часть. После фиаско с Харкерами он еще несколько месяцев ходил сердитый.

– С какими Харкерами?

– Это было еще до твоего рождения, дорогой; просто парочка ужасных викторианцев.

Алексей театральным жестом стянул с моих плеч платок.

– Пойдем. Я куплю его тебе, а потом пойдем пить кофе. Ты ведь еще можешь пить кофе, да?

– Да, – солгала я. Я могла вытерпеть лишь несколько глотков только ради Алексея.

– Отлично, – сказал он. – Я хочу тебя кое с кем познакомить.

Алексея так и тянуло к опасности. Ему нравилось носить с собой пистолет, гулять ночью по тонкой кромке Сены и наносить себе неглубокие порезы, вовлекая нас с Магдаленой в безумную постельную игру. Однажды ты застал нас втроем: мы, девочки, будто котята, лакали кровь с ключиц Алексея, пока тот тихо, довольно постанывал, все еще сжимая в руке окровавленный перочинный нож.

Ты провел мизинцем по крови на его груди, выводя первую букву своего имени, и поднес палец ко рту. Я до сих пор поражаюсь твоей сдержанности. Даже самая маленькая капля крови гнала меня на охоту, и я обсасывала сделанный Алексеем порез с почти болезненным желанием. Вся моя выдержка уходила на то, чтобы не прижать его к земле и не разорвать ему горло, и Магдалена, уверена, чувствовала то же самое. Но в этом, конечно, и заключалась вся прелесть его игры.

– Твоя жажда острых ощущений тебя убьет, – бросил ты кратко. – Вы не должны пить друг друга.

– Почему? – всхлипнула Магдалена измазанными кровью брата губами. Она не успела закончить фразу: я начала жарко ее целовать.

– Потому что я не знаю, каковы будут последствия. Я недостаточно исследовал этот процесс.

– Ну, тогда присоединяйся и исследуй дальше, – сказал Алексей, утягивая тебя в постель.

Перед его обаянием трудно было устоять: это знал и ты, и половина жителей Парижа. У Алексея, наверное, была целая сотня разбросанных по городу друзей, и он изо всех сил пытался уделять время каждому. Ты этого не одобрял и делал все возможное, чтобы удержать его дома, на расстоянии вытянутой руки. Ты настаивал, что любые отношения с людьми обречены с самого начала. Они или неожиданно умрут, разбив тебе сердце, или, в конце концов, разгадают твою истинную природу, и их придется умертвить. Но Алексея это не остановило. Он все равно дружил с актерами, поэтами и джазовыми музыкантами и все время добивался, чтобы ты разрешил ему свободно бродить по городу.

– Я уже целую вечность не был на сцене, – взмолился Алексей одной ночью. Мы все вместе не торопясь возвращались из театра, шагая под теплым летним небом. – Почему ты не даешь мне пройти прослушивание?

– Потому что это опасно, – ответил ты с тяжелым вздохом. Вы с Алексеем уже не в первый раз начинали этот разговор. – В конце концов люди начнут задавать вопросы, заметив, что ты не стареешь. Подумай головой, Алексей.

– Тогда я поменяю труппу! Ты ведь даже не видел, как я играю; я был очень хорош! Я буду вести себя ответственно, обещаю.

Ты одарил его снисходительной улыбкой.

– Тогда почему бы тебе не выступать с монологами для нас дома? Мы можем устроить свое собственное частное представление; нам не нужны другие люди. Кроме того, я не хочу делить тебя с ними.

Ты говорил тихим просящим тоном, таким же, как когда пытался заманить его в свою постель. Судя по лицу Алексея, ты его не убедил, но он все равно кивнул.

Позже той же ночью Магдалена подчеркнула его красоту румянами и пудрой, а я сделала сценический задний фон из простыней. Он по памяти играл сцену за сценой: заявлял о своей благородной любви, разражался монологом в образе тирана, а затем красиво умирал в роли Ромео. Ты кричал «Браво!» и прикреплял розы ему на лацкан, многословно рассуждая о его непревзойденном таланте. Алексей, обожавший быть в центре внимания, улыбался так широко, что казалось, будто это выражение застынет на его лице навсегда.

– Видишь? – сказал ты. – Нет нужды бегать по одной сцене с парижским сбродом. Наш дом станет тебе театром, а мы – твоими преданными зрителями.

Губы Алексея дрогнули, но он все равно позволил тебе поцеловать себя.

Ты совершенно очаровал Алексея, и он бегал за тобой, как собака вслед за хозяином. Он обожал все твои черты, и хорошие, и плохие, от тихих признаний в любви до вспышек ярости. Он питал к тебе любовь, какую картограф питает к морю: трепетную и всепоглощающую, лежащую далеко за пределами добра или зла. Он не только не пытался избегать твоего дурного настроения, но даже приветствовал его.

Алексей то и дело провоцировал и раздражал тебя, будто наслаждаясь вашими стычками, и, несмотря на все твои правила, делал все, что ему заблагорассудится. Для Алексея не было ничего святого, и, если ему того хотелось, он с легкостью мог совершить любой самый дикий и тяжкий проступок. Ты по большей части оставлял его выходки без внимания, словно он был непослушным ребенком, – вероятно, надеясь, что со временем он привыкнет к новой жизни и остепенится. Но вышло наоборот. Чем дольше Алексей жил с нами, тем неугомоннее становился. Со временем на него перестали действовать даже самые ласковые твои слова и самые роскошные подарки.

Однажды ночью мы с тобой вернулись с охоты и обнаружили, что в доме повсюду горит свет. У дверей нас встретили звон бокалов с шампанским и громкий смех – совершенно чуждые этому дому звуки. Ты на секунду застыл в холле, все еще сжимая дверную ручку и лишившись дара речи от изумления.

– Алексей, – прорычал ты.

Я торопливо пошла вслед за тобой по коридору в сторону гостиной. Алексей по-хозяйски развалился на диване с бокалом вина в руке перед разношерстной группой из семи или восьми актеров. Я приняла их за актеров из-за цветастой, но поношенной одежды и жирных пятен краски, видневшихся у корней их волос и на манжетах рубашек.

Алексей не выказал ни капли раскаяния, а наоборот, при виде тебя расплылся в улыбке.

– Дорогой! – воскликнул он, подзывая тебя к себе. – Выпей с нами.

Ты кипел от злости, стоя в собственной гостиной, будто Красная Смерть, явившаяся разогнать веселую вечеринку. Ты ни за что не разрешил Алексею приводить в дом людей. Это была наша святая святых; здесь не бывал никто, за исключением слуг и сосудов.

Ты начал нарочито медленно, по одному пальцу, стягивать перчатки.

– Алексей, – повторил ты мрачным низким голосом. У тебя была сверхъестественная способность: когда тебе было нужно, наши имена из твоих